Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе
Шрифт:
Вдруг Федор Васильевич услышал звонок. Робкий, настолько короткий, что Валицкий решил, что ему почудилось. Прислушался. Звонок раздался снова. На этот раз чуть длиннее.
«Кто бы это мог быть? — подумал Валицкий, направляясь в прихожую и на ходу проверяя, хорошо ли замаскированы окна, дежурные МПВО иногда звонили или стучали в дверь, когда из окон на улицу пробивался свет. — Может быть, почтальон? Письмо от Толи?..»
Он поспешно открыл дверь. На пороге стояла девушка. Невысокая, совсем молоденькая. В белом
— Простите, — сказала она неуверенно, — ведь это квартира архитектора Валицкого?
Очевидно, ее смутила красноармейская форма, в которую был одет хозяин дома…
— Да. Чем могу служить? — спросил Валицкий.
— Извините, — еще более робко сказала девушка, — я хотела бы… Анатолий дома?
Валицкий вздрогнул, сделал полшага назад, провел языком по мгновенно ставшим сухими губам и спросил, осененный внезапной догадкой, почти шепотом:
— Вы… Вера?!
— Да, — так же тихо ответила она, — я Вера.
«Ну вот, ну вот, — стучало в висках Валицкого, — вот и возмездие. Она пришла для того, чтобы сказать Анатолию в глаза все, что думает о нем!.. Это ее он бросил в беде, оставил, предал!..»
— Он… на фронте, Толя на фронте! — торопливо проговорил Валицкий.
— Толя на фронте… — точно эхо, повторила Вера и добавила уже чуть слышно: — Тогда… простите…
Она медленно повернулась и пошла к лестнице.
«Что я делаю, я негодяй, подлец, — опомнился Валицкий, — ведь эта девушка вернулась, вернулась оттуда!.. Она спаслась, жива, а я…»
— Ради бога! — крикнул он, выбегая на лестничную площадку. — Вера! Куда же вы?! Я прошу, войдите, войдите, пожалуйста, ради бога!..
Вера обернулась. Она все еще не понимала, что происходит, кто этот старик в красноармейской форме, откуда он ее знает.
— Вы… отец Толи? — вымолвила она наконец.
— Да, да, конечно! — торопливо ответил Валицкий. — Но ради бога, заходите, мне нужно с вами поговорить.
Вера неуверенно пошла обратно к двери.
— Я вам все расскажу, все расскажу, — повторял Валицкий, помогая Вере снять противогаз и плащ.
Он провел ее в свой кабинет, усадил в кресло.
Теперь Валицкий не знал, что сказать. Перед Верой, одного слова которой было достаточно, чтобы окончательно пригвоздить Анатолия к позорному столбу, Федор Васильевич вдруг почувствовал себя совершенно беспомощным.
— Я знаю, как вы попали к немцам, — наконец проговорил Валицкий. — Анатолий мне все рассказал. Это — счастье, что вы вернулись… Расскажите, пожалуйста, что было с вами потом, когда Анатолия увели немцы. Как вам удалось спастись?
Вера вздрогнула.
— Я не хочу говорить об этом! — вскрикнула она. — Ничего не хочу вспоминать! И о нем не хочу сейчас говорить. Не хочу!
Валицкий стоял, потрясенный не только словами Веры, но и той резкой переменой,
«Что ж, — горько подумал он, — я должен и через это пройти. Сын за отца не отвечает. А отец за сына?.. Боже мой, да захочет ли она выслушать меня? О чем думает сейчас? Неужели в ее душе нет ни капли снисхождения к нему?»
Если бы он знал, о чем думала сейчас Вера!..
С тех пор как Вера рассталась со Звягинцевым, она жила мыслями об Анатолии. Она считала его погибшим и, услыхав, что он жив и находится в Ленинграде, не могла прийти в себя от радости.
Но проходили часы, и к этому чувству стало примешиваться другое, тревожное и горькое. Она представляла, как они встретятся, и ей становилось жутко.
Горечь, отчаяние, отвращение к себе овладели Верой. Она не могла спать, потому что, как только закрывала глаза, все начиналось сначала. Ее слепил пронзительный луч фонарика, она ощущала на своем лице зловонное дыхание немца… Вера в ужасе вскакивала. Ей хотелось уйти, убежать от самой себя, сбросить собственную кожу, которая была ей теперь ненавистна, потому что к ней прикасались те руки…
Страшные минуты, которые Вера пережила там, на чердаке дома Жогина, перевернули ей душу. Ей хотелось мстить, только мстить. Бездонная, черная пропасть лежала между ее безмятежной юностью и сегодняшним днем, между прошлым и настоящим.
Вера сказала себе, что не должна встречаться с Анатолием. Ей достаточно знать, что он жив, что ему удалось спастись…
Однако, вернувшись в Ленинград, она в первый же день не выдержала и позвонила Анатолию.
Вера убеждала себя, что звонит не для того, чтобы говорить с Анатолием, что повесит трубку, как только услышит его голос: ей только нужно убедиться в том, что Толя здесь, что он жив и здоров.
Пусть он не знает, что она вернулась. Пусть для него ее не будет на свете, она умерла, погибла там, у немцев. Может быть, когда-нибудь потом, когда кончится война, она все же даст ему знать о себе. Но голос его она должна услышать. Только голос!..
Вера назвала номер и застыла, до боли сжимая трубку.
Никакого ответа.
Она позвонила через полчаса снова. И опять никто не подошел к телефону.
Вера пошла в райком комсомола. Она решила просить, чтобы ее отправили на фронт медсестрой.
Но в райкоме сказали, что она должна явиться в свой мединститут, где продолжаются занятия по ускоренному курсу обучения.
В институте подруги рассказали Вере, что пока неизвестно, сколько времени они будут учиться, выпустят их врачами или фельдшерицами, все зависит от положения в Ленинграде.
Вечером Вера снова позвонила Анатолию. И снова его телефон молчал.
Ложась спать, она решила, что все к лучшему и больше звонить она не будет. Утром пошла в институт на занятия. Вернувшись домой, позвонила опять…