Блокадные девочки
Шрифт:
Словно в некой растерянности, я каждый раз согласно кивал головой.
Ловим шпионов
Родилась Зиночка Корбан в Ленинграде в 1932 году, 6 октября. Сестренка ее, Галина, была на пять лет моложе. Отец работал на Кировском заводе, а когда началась война, сразу записался в ополчение. Хотя было ему в ту пору уже за сорок лет. Звали отца Киприян Клементьевич Корбан.
— У мамы летом отпуск, поэтому папа снимал в Дудергофе дачу. Это недалеко от города, — вспоминает Зинаида Киприяновна. — Там, где Воронья гора. А в тот выходной день, 22 июня, папа был на рыбалке. Услышал, что началась война, и тут же собрался, уехал на
Как-то с мамой пошли в магазин. Пошли через гору, которая вся в ореховом кустарнике. И уже стали спускаться, как вдруг к нам подходит мужчина в военной форме. Высокий такой, в руках ветка. Я почему-то до сих пор его зрительно помню. Стал подробно расспрашивать маму, местная ли она и где из учреждений что находится?.. А уже разговоры шли, что в окрестностях появились диверсанты. Потому что рядом располагался аэродром. Имама указала военному неправильное направление, отправила его совсем в иную сторону, не туда, куда он просил. А тут навстречу две женщины. Мама сразу к ним и говорит: «Я пойду тихонько за шпионом. А вы бегите в милицию. Надо же его остановить…» И, уже обращаясь к нам, строго-настрого наказала: «Стойте на месте. Не крутитесь. Ждите меня…» А сестренке четыре годика, мне уже девять — можем и подождать.
Вот какие бдительные люди тогда были. Впрочем я сейчас не помню, поймали или нет того подозрительного человека в военной форме…
Через неделю папа за нами приехал и говорить: «Что дальше будет — неизвестно. Надо возвращаться…» И мы вернулись в Ленинград.
Когда ополчение готовили к отправке на фронт, все собирались в клубе около Кировского вокзала. Играла музыка. У папы уже было воинское звание. Он же еще во время финской войны после работы обучал молодежь, как надо стрелять.
Как-то мама вернулась из магазина и говорит: «Что-то военные все идут и идут куда-то? Куда? Или случилось что?» А тут ночью заявляется папа. Прибежал нас проведать, поцеловать. Мама к нему с вопросом: «Вы что, нас оставляете? Сами уходите?» А он: «Ну, что ты. Мы идем вас спасать…» У него была свободная минутка, вот он и заглянул. Еще сказал маме: «Догоняй. Я пойду по асфальту. Найдешь…» Мама пальто набросила, кинулась следом. Потом возвращается, плачет. Не смогла его найти. Так они расстались — у родителей это была последняя встреча.
Отправили ополчение, но и нас сходу решили вывезти в Ярославль. Наверное думали, что так безопаснее. От завода отправили на автобусах, потом на вокзале пересадили на поезд — поезда тогда еще ходили. Прожили в Ярославле недолго, недели две или три. Там в школе парты составили, на них, на мешочках, в которые сами набирали сено, мы и спали. А тут мама приехала. Слухи пошли, что какой-то пароход немец разбил, что дети погибают. Вот она и забеспокоилась, забрала нас с сестрой обратно.
Как мы ехали в Ленинград — отдельная история. Дорогу уже обстреливали. Билетов на поезд поначалу не хватило, ночевали на вокзале в детской комнате. На второй день билеты все же взяли. А в поезде перед отправлением строгий инструктаж: если последует гудок и поезд остановится — следует бежать от вагона как можно дальше. Значит обстрел или немец налетел. Вот поезд, на который мы не попали, так и разбили, несколько сгоревших вагонов валялось рядом с железнодорожным полотном.
С нами на второй полке ехала пожилая соседка с маленькой внучкой. Внучке годика три. И что? Отъехали сколько-то — и вдруг команда. Свисток — и надо бежать. Мама решила помочь бабушке: сунула мне сумку, сама схватила на руки девочку. А старушка первым делом за корзинку — там яички. Надо бежать, спасаться, мама ей втолковывает: «Бросьте вы эти яйца. Самим бы уцелеть…» А старушка резонно возражает в ответ: «Да? А чем же
Стали подъезжать к Ленинграду — два наших самолета навстречу. Летели — один впереди состава, второй — сзади. Охрана.
Страха не было
Вспоминая те давние годы, Зинаида Киприяновна с уверенностью говорит, что никакой паники не было, люди не чувствовали страха:
— Начали бомбить, по-моему, с сентября. А мы вернулись в середине июля. Еще с сестрой ходили во двор гулять. Когда горели Бадаевские склады, ребята со двора забирались на крышу и оттуда глядели на эти огни. Интересно же. Мы жили в коммунальной квартире на проспекте Стачек около Кировского завода. До складов далеко. Но все равно ходили позже туда и собирали рассыпанный сахарный песок. Прямо с землей его брали.
Расскажу один эпизод. У папы было много книжек, в том числе и о Ленине, о коммунизме. И когда немец уже стал наступать на Ленинград, соседка настойчиво советовала маме: «Аня, сожги ты эти книги. От греха подальше. Ну мало ли. Город захватят, что тогда?..» Но мама возражала: «Как это? У меня муж на фронте, а я буду его книги сжигать? Еще чего не хватало!..» Представляете, вот так ответила. И книги папы остались в целости.
Первый класс я окончила до войны. А тут второй класс. И мы учились в бомбоубежище, куда приходил учитель. Один педагог на два класса — первый и второй, которые сидели вместе в одной небольшой комнатке. Человек пятнадцать учеников набиралось.
Но позанимались мы немного. Сентябрь, октябрь, ноябрь. Каких-то два-три месяца всего. А в декабре уже началась блокада. И больше в школу мы не ходили.
Про бомбоубежище еще скажу. Вот бежишь в него со второго этажа, а на лестнице от стрельбы зениток окна дребезжат. Вот-вот стекла полетят — этого я боялась. Когда мама задержится, замешкается где-то, я уже кричу: «Мама, вы где там с Галей? Давай скорее…» Потом, помню, пошла такая странная идея, мол, во время обстрела между дверями можно постоять. Когда идет тревога — даже так можно прятаться. Якобы уцелеешь. Ничего с тобой не случится, если между входными дверями встать. Двери — это вход в квартиру, расстояние между ними большое. И я как-то не нашла маму и сестру в бомбоубежище, вернулась обратно — гляжу: они стоят в этих дверях. Говорят: «Ждем, когда зенитчики закончат…» И такое было.
И еще эпизод. Нам показывали в каком-то зале фильм. Шел «Чапаев». И на экране Василий Иванович как-то очень громко кричал. Вдруг началась бомбежка. И кто-то объявляет: «Выбирайте. Пойдем в бомбоубежище или „Чапаева“ будем смотреть?» И все ребята дружно закричали: «„Чапаева“, будем смотреть „Чапаева“…» А все потому, что уже привыкли к обстрелам.
Но это еще блокады не было. А в блокаду — тишина, никто не выходил никуда. Не до кино стало.
Помню, в конце декабря к нам пришла учительница и принесла билеты на Новый год. И мы с сестренкой ходили в Дом культуры имени Горького. Мама нас туда отвела. Это недалеко от Кировского завода. Нас встретили, раздели, провели в зал. А там выступали два партизана и рассказывали, как они воевали. Настоящие были партизаны — на голове шапка с красной лентой наискосок. Они нас поздравили. Заверили, что скоро мы победим, надо только немного потерпеть. В зале посередине стояла елка. И мы по команде встали вкруг. И немного покружились около елочки. Потом нам стали раздавать подарки. А в подарках — конфеты, печенье.