Блокадные девочки
Шрифт:
А еще не забывается гнутый пряник — «бананчик» розового цвета. Наверное год-два где-то в закутке пролежала эта сладкая кондитерка, потому что совсем не жевалась. Как кирпич. Сухущий-пресухущий был тот пряник… Его принесла тетя Лиза, ленинградская знакомая, когда почти все ребята готовились возвращаться домой, а Лилю с собой не брали. Не к кому было ее возвращать, не было больше у нее родителей.
Это была настоящая катастрофа: с десяток остающихся зареванных малышей такой тогда вой подняли — никакое сердце не выдержит. Все в растерянности — что делать, как успокоить? Вот тут и появился счастливым образом этот черствый пряник, немножко отвлек маленькую девочку от горьких мыслей о покинутости и одиночестве.
Вскоре привели Лилю на второй этаж — передавать
Потом на белой лошади с плетеной корзиной на подводе ехала Лиля Земская в Слободской, в приемную семью Семена Ивановича Кисельникова, начальника местной милиции.
Увидела впервые девочку бабушка Оля (мать приемной матери), только руками взмахнула: «Ой-ой, что за лягушку-то вы привезли? Где ж так миленькую измождили?..» И верно, в синем платье да в кирзовых сапогах, вся высохшая до косточек Лиля напоминала бедную старушку… Кинулась баба Оля шить новой внучке фланелевое красное платьице — от обновки на щеках сиротки вроде даже румянец загорел. Следом решила девочку хорошенько накормить. Наложила пельмени с горкой, рядом большущий срезок каравайного хлеба. Все от доброй души — кушай, милая, кушай и поправляйся.
У Лили после интернатского измора глаза распахнулись — мигом сметала все до последней крошки. И тут же заумирала — раздуло ее, как откормленную свинюшку, сверху и снизу разом потекло… Бабушка переполошилась, кинулась «скорую» вызывать. Приехали медики, новенькое платье безжалостно ножницами распороли, сделали промывание желудка. А иначе неизвестно, чем бы дело кончилось…
Лиле и потом все время хотелось есть, но еду давали только с выдачи, лишний кусок хлеба тут же убирался. Хотя…
— У отца были две собаки — немецкая овчарка Берко и Мирта — беленькая цирковая собачка.
И он нередко возвращался с какого-нибудь ЧП в три-четыре часа утра и ложился спать. А я утром встаю — у меня завтрак на блюдечке. Собака рядом сядет — у нее морда на уровне стола. И я — раз себе, раз собаке… И маленькая тут же сидит, тоже угощения ждет. То есть я свою норму на троих делила… — вспоминает Широкова. — Однажды отец это зафиксировал, что я не ем, а собакам даю, взял ремень: раз — собаке, раз — около меня: «Еще раз увижу, что ты свою порцию собаке отдаешь — выпорю!» Вот это был страх. И все равно я собак кормила… Да и сейчас без собак не живу…
Ностальгия
Война, интернатское житье — все это убивало внутреннее «я». Все были на одно лицо, никто не выделялся. Все делалось коллективно и соразмерно… Но с другой стороны перенесенное и пережитое закрепили непростой характер, привнесли мужскую энергетику — себя в обиду не дам.
Отца скоро перевели в Киров, дочь начальника отделения милиции Лилия Кисельникова пошла учиться в привилегированную женскую гимназию и… начала шкодить по-черному. Еще совсем соплявка, училась она средне, зато дралась «на отлично» — на квартале ее знали жесткой. В друзьях были одни мальчишки, а девчонок она просто поколачивала. Или схватит в охапку и сунет головой в снег. Мать одной такой страдалицы нередко кричала вдогонку: «Бандитка! Бандитка!» Лилю это слово обижало — какая же она бандитка?! А то встретит одного мальчугана, который белого песика замучил, размахнется портфелем и по морде — фьюить! А портфель из мешковины пошит, в нем пенал металлический, куча книг — тяжелый…
После школы пошла в лесотехникум, позже закончила политехнический институт, долго работала в строительной отрасли. По мужу
Однажды ехала по городу на трамвае, и словно что-то кольнуло внутри, подсказало: «Вставай, выходи — твоя остановка». Вышла и точно — родное место! На внутреннем дворике стоял стол — мужики-пенсионеры жучили в домино. Подошла, представилась, разговорились. Спросила про старика Видякина. Оказалось он погиб от фугасной бомбы… Потом доминошники показали, где расположено домоуправление. Там подняли домовую книгу довоенного времени, где значилось, что Земская Лилия Дмитриевна родилась 5 марта 1936 года в Ленинграде, ее отец Земский Дмитрий Александрович, мать — Чайкина Елена Титовна…
— Во флигеле как раз был ЖЭК. И там сразу отыскали домовую книгу… А война выбила из памяти — и как маму зовут, и как папу зовут. Ну напрочь все выбито. Но в домовой книге все отмечено. И мне сразу дали выписку. А до этого у меня вообще на руках никакого документа не было, — рассказывает Лилия Семеновна. — А еще я целую неделю ходила на Пискаревку. Каждый надгробный камешек прочитала. Кто похоронен… Потом одна женщина говорит: «Девушка, вы каждый день ходите. Кого-то ищете?» — «Да, я ищу могилу отца…» — «Что вы, милая-дорогая, на Пискаревском кладбище много безымянных могил. Бесполезно вы ищете…» Да, тут и я вспомнила, как собирали трупы, как вывозили. По отцу потом делала запросы в несколько архивов. Только один ответил, что погиб в марте 1942 года на обороне Ленинграда. Захоронение неизвестно. Но блокадники Ленинграда сделали очень хорошее дело. Все — от детей до пенсионеров — кто попал в этот котел, кто погиб в Ленинграде или за Ленинград, занесены в Книгу Памяти. Книга в 33 томах. Все тома большие, красные по цвету, с золотыми буквами на обложке. И в 10 томе, на 367 страница значится Дмитрий Александрович Земской. Я и маму искала на Пискаревке, но мне посоветовали: ищите на Кировском заводе. И я пошла на Кировский завод — а это такая махина. Километр туда, километр сюда… От Кировского завода идет красненькое кладбище. Там хоронили тех, кто на заводе умер. Но до 1946 года все документы сгорели. Что меня там удивило — это кладбище, словно парк. Часовенку проходишь, и все асфальтные дорожки под номерами. У смотрителя план кладбища на стене. А оно очень большое — за речкой все продолжается и продолжается. Заходишь — первый памятник офицерам. Второе захоронение — летчиков… А третье — гражданское захоронение рабочих Кировского завода. Там тьма людей — но захоронение безымянное.
Теперь у нее было не только три фамилии (Земская, Кисельникова и Широкова), но даже две даты рождения (по интернатской выписке, составленной визуально, в Слободском, год рождения — 1937) и два отчества. И чтобы доказать, что Земская и Кисельникова — одно лицо, пришлось обращаться в суд.
Сирена!!!
…Безумный страх и инстинктивное желание бежать, прятаться — эта коренная память о пережитом преследовала ее еще долго, очень долго.
Как-то в пионерском лагере, где отдыхала десятилетняя Лиля, вздумали играть в войну. Разделились на две команды. Красненькие лоскуточки вечерами шили — по числу этих захваченных тряпочек в итоге будет определен победитель. А еще надо найти горн, знамя и барабан — прямые атрибуты победы…
И вот вначале соревнований завели сирену!
И сразу все всколыхнулось, сразу померкла мирная жизнь. Какая игра, какие лоскутки и барабаны?! Куда, зачем? Одна мысль бьет в висок: надо бежать, надо где-то схорониться. И она сломя голову помчалась куда-то в поле, как жучок, зарылась в солому и напрочь забыла о времени.
Искали ее трое суток…
Блокадный Ленинград. Хроника
Октябрь 1941 г.
В городе прошло очередное снижение продовольственных норм по карточкам: рабочие и ИТР стали получать по 400 граммов хлеба в день, служащие, иждивенцы и дети — по 200.