Блокадные девочки
Шрифт:
По официальным данным, в городе от голода умерли свыше 640 тысяч жителей, десятки тысяч истощенных ленинградцев умерли в эвакуации.
Двадцать лет спустя историки называли цифру в 800 тысяч человек.
Горький шоколад Победы
…Много позже она сделает такую выписку из ученых книг:
«…По неполным данным жертвами блокады стали свыше 1 миллиона 413 тысяч человек. Или 57,6 процента ленинградцев по отношению к началу блокадного голода. Или 47 процентов по отношению к численности населения довоенного Ленинграда. Критический период блокады смогли пережить около одного миллиона
По своему малолетству самый страшный период блокады Татьяна Ивановна Кармазина не помнит: когда началась война, маленькой Танечке Ильиной был всего годик с небольшим.
Она родилась 3 марта 1940 года — как раз в те весенние дни закончилась финская военная кампания. И потому мама считала дочь счастливым талисманом, предвестницей мира и была абсолютно убеждена: с ними ничего дурного случиться не может. Не должно! Несмотря ни на какие лишения! И наотрез отказывалась покидать осажденный Ленинград…
Семьей из четырех человек они жили на Большой Охте, в двухкомнатной квартире с печным отоплением на третьем этаже каменного дома дореволюционной постройки. Но с началом войны отец, Иван Константинович, выпускник военного училища младших командиров, отвечающий по нынешней поре за снабжение одеждой и питанием ремесленников на Кировском заводе, был переведен на казарменное положение. Навещать родных, чтобы узнать, живы ли они, Ильин мог только раз в месяц. Чаще просто не получалась… Мама, Анна Ивановна, коренная петербурженка, теперь была ответственна и за маленькую дочурку, и за свою престарелую слепую мать…
Водопровод не работал, за водой Анна Ивановна привычно ходила на Неву. Когда же таскать тяжелое ведро совсем не осталось сил, брала с собой бидончик… А там тоже преграда. Когда к реке спускаешься, между берегом и уровнем льда перепад метра два — два с половиной. Сделаны для удобства схода ступеньки. Но люди постоянно падали, воду разливали, потому что на ступенях наросла сплошная ледяная короста. На ней пытались делать зарубины, но это помогало мало. Поэтому сверху к реке просто скатывались. А обратный путь, как подняться — тут не сразу и сообразишь… И вот выстоит Анна Ивановна очередь к проруби, кружкой воду начерпает. Потом поставит бидончик рядом с собой на снег и терпеливо ждет, когда же набранная вода покроется сверху кружком льда. Как пробкой, закроет горловину. Чтобы в случае падения не расплескать. Иначе вновь в хвост очереди придется пристраиваться. А как иначе?
Кто-то, говорят, просто брал с улицы снег и растапливал. Но Ильины береглись, на подобное не соглашались. Потому что городской снег и на снег-то походил очень мало: помои и прочие нечистоты тогда из окон сливали прямо в форточку. Или на лестничную клетку все эти отходы разом вымахивались. Да и трупы на дворовой площадке, возле парадных нередко грудились, закоченевшие на сильном морозе…
По осени сорок первого года при объявлении воздушной тревоги все жильцы дружно спускались в подвал, примитивно оборудованный под бомбоубежище. Но однажды большая фугасная бомба упала рядом с домом Ильиных. И сразу заходили ходуном полутораметровые стены, захлюпала сливная вода в канализации, порвались провода, погас свет. Было жуткое ощущение потерянности и страха — дети заплакали, женщины заголосили. Если бежать — не знаешь, куда. Подвал битком, кругом темно, ориентир спасительного выхода потерян… Сразу пришли на память подобные случаи: от падения большой бомбы расходились фановые
После памятного случая с падением бомбы, мама Тани твердо заявила: «Все, больше я в бомбоубежище спускаться не буду. Зачем? Если прямое попадание, так оно и в подвал пройдет. А если будет частичное обрушение, так с нашего 3 этажа легче спастись, чем из подвала…»
С той поры, едва объявят воздушную тревогу, она хватала дочь и падала на кровать. Сверху набрасывала матрасы, одеяла, одежду. Словно этот ворох тряпья может от чего-то уберечь. А вот слепая бабушка осторожно, по стеночке постоянно ползала в подвал, пока ноги держали. Так жить хотела, так боялась налетов. И одно упорно твердила дочери: «Не спускаетесь в подвал — очень рискуете. Так нельзя…»
За свою долгую жизнь старушка пережила и русско-японскую кампанию, и Первую мировую, и Гражданскую войну. Поэтому постоянно хранила небольшой НЗ. Продуктовый набор: овсянка, лук, соль, спички, цикорий с кофе. И никак не могла поверить, что всем ленинградцам выдают такой скудный паек, 125 граммов хлеба. Даже прямо выговаривала дочери: «Ты меня обманываешь. Ты пользуешься моей слепотой. Ты меня объедаешь. Даже в Гражданскую войну такого не бывало…»
Обидно было слышать эти упреки, но что ж поделаешь…
Бабушка умерла от голода 15 марта 1942 года. Как раз пришел на побывку отец — он и договаривался о похоронах. Отдали могильщикам продуктовую карточку, чтобы все сделали по-человечески. И бабушка упокоилась не в общей безымянной братской могиле, а рядом с захоронением деда. На Большеохтинском кладбище…
Пережившим первую блокадную зиму было уже ничего не страшно. Привыкли постепенно к бомбежкам, привыкли к артобстрелам. Но главное — весной город вскопал грядки. Раскопали под них всю прибрежную зону, цветники около Исаакиевского собора, Марсово поле, Лебяжью канавку, Летний сад. А кто-то и прямо во дворах поднял землю под посадку, используя каждый свободный клочок… Выдали и семена — картошку, морковку, брюкву, редиску. А еще памятки, как надо выращивать зелень и овощи.
Чтобы не было такого холода, как в минувшую зиму, летом сорок второго года власти вынесли решение — деревянные дома разобрать на дрова. Таких домов на Охте было много. Вот их и разбирали, а жильцов коменданты спешно определяли на подселение, в пустующие квартиры…
В начале июля после падения Севастополя все ожидали нового штурма Ленинграда. Поэтому комитет обороны постановил оставить в городе только работающее население. Персонал промышленных предприятий, госпиталей, хлебозаводов, жилищных контор. А всех иждивенцев, особенно детей, вывезти. И хотя мама маленькой Тани упорно противилась эвакуации — приказ был строг и подлежал неукоснительному исполнению. В конце июля 42-го они вынуждены были оставить родной Ленинград.
Добрались до Тамбова, пристроились на отдых на привокзальной площади. И вдруг воздушная тревога — неизвестный самолет пронзил небо. Все разбежались кто куда. Напуганные тети и старушки бросились к спасительному забору: головы попрятали, а ноги и попы — все наружу… А у Ильиных никаких сил нет, чтобы куда-то сдвинуться. Сидят на чемодане: у Анны Ивановны еще рюкзак за спиной, к ней утомленная дочка привалилась, сжалась в страхе в комочек. Подходит тут к беженцам строгий милиционер, начинает выговаривать: «Гражданочка, так нельзя. Надо бы в укрытие…» А Танина мама устало отвечает: «Я еду из Ленинграда. Мне уже ничего не страшно…» Милиционер от них тогда и отступился…