Блокадные новеллы
Шрифт:
— Малыша ведь спасать надо, — донеслись вкрадчивые слова Пашкулича.
— Нет, Пашкулич, я вам не сделаю фальшивки. — И сын понял, что мать не сделает. Если она кого-либо называла по фамилии, этим выражала свое крайнее неодобрение и несогласие.
— Ну, что ж, бывайте, подберем нужные кадры, а вам — доброго здоровьица, — с издевкой протянул он. — Уж, извините, сырок за визит неласковый оставлю, а галетки и конфетки прихвачу.
Мать молчала, и слышно было, как Пашкулич прокопытил крепкими каблуками до двери. «Господи, — думал сын, — что сейчас в душе у матери! Отказаться от еды,
Наутро мать подошла к сыну, темные подглазья были еще чернее. Видимо, она не спала.
— Сын мой, — спросила она в раздумье, — ты смог бы украсть?
— Я еще об этом не думал, — честно признался он.
— И не думай, мой мальчик, — слабо улыбнулась она. — А как ты считаешь, мы выживем? — мать заглянула ему в глубь глаз, словно сама вычитывала ответ в них на свои слова.
— Обязательно! — заорал он и обнял мать, чувствуя, что делает что-то самое нужное сейчас для нее.
Через несколько дней опять раздался стук в дверь. И все было как в сказке: на пороге стоял мамин брат.
Димка
Димка был на два года старше меня. Но он нисколько не выделялся среди моих сверстников и ни на какое главенство не претендовал. Единственный раз мы почувствовали свою зависимость от него, когда он раздобыл старинный пистолет-монтекристо с изящной перламутровой рукоятью. Мы ходили на задний двор и стреляли в глухую кирпичную стену. Пульки были почти игрушечные, они щелкали по кирпичу, делая едва заметные отметины. Однако участковый прознал о нашей забаве и Димку как зачинщика и владельца пистолета водил в милицию. Там допытывались, откуда пистолет. Перламутровый монтекристо отобрали, а Димку, поругав, отпустили.
— Ну, что там было? — спрашивали мы.
— Пустяки, — равнодушно отвечал он, — я сказал, что в хламе нашел… Участковый пальцем погрозил, а так ничего…
Мы разочарованно замолчали — Димка не выглядел в этой истории героем.
И вдруг он исчез.
— Уж не случилось ли что? — забеспокоились мы на третий день, не встречая его на улице, и зашли к нему домой.
Оказалось, что Димка ушел… в армию. Ну, конечно, не в разведроту и не в танковую часть, а всего лишь в армейскую сапожную мастерскую. Но все равно он числился рядовым и стоял на армейском довольствии.
Мы поудивлялись его скрытности, а потом занялись своими делами и о нем вспоминали не часто.
Осенью он появился собственной персоной: шел, браво постукивая каблуками, а на груди у него сверкала, отражая солнце, медаль «За отвагу».
Димка посмотрел на нас и сказал покровительственно:
— Привет, земляки.
— Здравствуй, — поспешно ответили мы.
— Растете? — по-взрослому спросил он.
В его вопросе сквозило явное пренебрежение к нам, но мы старались этого не замечать.
— Ты надолго?
— В отпуск. Видите, — он потрогал медаль, — фашиста пристрелил…
— Да ну?! — хором воскликнули мы.
И тут Димка стал прежним Димкой, пропал весь
— Метель жуткая началась, мело три дня подряд… Все траншеи забило. А наши снайперы больше всего такую погоду любят. То есть не самую метель, а как только она кончится. Тогда хочешь не хочешь, а надо окопы от снега очищать. Вот тут и жди, что немец голову высунет. Упросил я сержанта Петрова взять меня с собой. Взял. Залегли мы. Час ждем, больше… Замерзаю совсем. Уж и винтовку в сторону отложил. И вдруг видим: два немца осторожно с лопатами пробираются по брустверу, чтоб скорее в другую часть окопа проскочить. До них метров двести не было. Петров мне шепчет: «Первый мой…» Я во второго как дам — он ткнулся, лопата в сторону отскочила. Потом меня командир полка лично отметил, сыном полка назвал и медаль вручил…
Отблеск Димкиного подвига падал и на нас — ведь мы все-таки были товарищами. До самого отъезда Димки мы ходили с ним по улицам, и другие мальчишки нам завидовали, потому что у них не было такого своего Димки.
Вскоре он уехал. И больше уже не приезжал на побывку домой.
…Совсем недавно я возвращался после работы домой и неожиданно на углу Большого проспекта и Введенской услышал резкие гудки автобуса. Я оглянулся. Распахнув дверцу, ко мне тянулся… Димка. Я бросился к нему. Машины выстраивались вслед за его автобусом, шоферы нервничали и выскакивали из своих кабин. А я жал Димке руку, улыбался, и мы что-то говорили друг другу. Засвистел милиционер, подбежал ко мне.
— Ваши документы! Вы нарушаете правила…
Тут я сообразил, что мы с Димкой так ни о чем и не договорились.
— Запиши телефон! — закричал я. — 32-7…
Димка закивал и вытащил из кармана карандаш.
— Поезжай! — рявкнул милиционер.
— Запиши, — кричал я.
— Пройдемте в отделение, там разберемся, — сурово сказал милиционер.
Димка уже сворачивал за угол. Вокруг меня стояла толпа любопытных. Какая-то бабка объясняла!
— Прямо в карман — и бежать. А на вид — посмотрите — и не скажешь, да и не молодой уже…
Оправдываться было бесполезно, и я пошел с милиционером.
Я шел и думал: когда же теперь позвонит Димка?
Мопассан
В букинистических магазинах шла оживленная торговля: людям нужны были деньги. За фантастические цены у спекулянтов можно было достать кое-что из съестного.
Я любил ходить к букинистам и мог долго простоять у прилавка, разглядывая старинные издания, пахнущие кожей и особой блокадной затхлостью.
Однажды, когда я находился в магазине, в него вошла седая статная женщина. Она несла перевязанную бечевкой стопку книг. Встала в очередь и молча двигалась к оценщику, переставляя свои книги на стеклянном прилавке.
— Что у вас? — устало спросил оценщик.
— Мопассан.
— Затоварены им. Не принимаем, — равнодушно сказал человек за прилавком, не глядя на книги.
Меня словно током дернуло: Мопассан! Я ничего не читал его, но слышал от старших, что это такой писатель, такой… Одним словом, мне его читать никак еще не разрешалось.