Блондинка с загорелыми ногами (Скажи утке "нет"!)
Шрифт:
– Небо благосклонно ко мне и моим замыслам. Не думал, что похожий на Фридмана человек сможет так быстро организовать доставку столь нужного моей армии стратегического товара. Он оказался чрезвычайно полезен, а я, признаюсь, в какой-то момент уже решил было пустить его в расход.
– Если ты помнишь, я сразу сказал, что этот человек может нам пригодиться, – скромно, сопровождая свои слова почтительным наклоном головы, напомнил Богурджи.
– Мне он тоже сразу показался, – поспешил вставить Таджибек.
Трое степенно поднесли к губам фарфоровые пиалы.
– Поехали. Время не ждет, – услышав топот подведенных к юрте коней, их негромкое ржание, сказал Бастурхан.
Процессия, состоящая из полководца, двух его соратников и трех десятков телохранителей, стремительно возникла на перроне железнодорожного вокзала. Остановившись возле двухэтажного белого здания, Бастурхан повел головой по сторонам, нахмурился, взглянул на начальника охраны.
– Где начальник станции? – падая под этим взглядом на колени, свирепо закричал тот и через секунду из вокзальных дверей выскочил толстый человек в черном железнодорожном халате с соответствующими должности погонами.
Стремительно, тряся на ходу огромным пузыреобразным животом, придерживая его руками, он подбежал к Бастурхану, который с трудом сдерживал горячего, перебирающего копытами коня, и рухнул перед ним ниц.
– Виноват, Повелитель вселенной! – запричитал он, истово собирая щекастым лицом липкую перронную грязь. – Я принимал срочную депешу, я не смог встретить своего Повелителя надлежащим образом! Я заслужил самую страшную кару и готов принять ее безропотно, в полном соответствии с...
– Прекратить! – громыхнул Бастурхан. – Если ты принимал срочную депешу, ты не виноват, служивый человек, хотя впредь советую тебе быть расторопней – мое терпение и доброта не безграничны. А сейчас поднимись и скажи мне, где находится недавно прибывший эшелон с боевой техникой, и где человек, похожий вот на этого человека, только без очков. – Он указал пальцем на Фридмана, который, неловко пристроившись на лошади с белой звездочкой на лбу, безостановочно писал в толстой тетради. Внушительный запас подобных тетрадей находился за его спиной, в тяжелом объемистом рюкзаке.
– Я понял, о ком ты говоришь, Повелитель, – сказал начальник станции, неловко поднимаясь на ноги – ему мешал все тот же увесистый живот. – Эшелон стоит на запасном пути в сотне метров отсюда, а упомянутый тобою человек, похожий вот на этого человека, – он указал на Фридмана поворотом головы, – находится возле эшелона. Он назвался твоим представителем, забрал у меня сопроводительные документы, принял эшелон, проверил сохранность пломб на вагонах и сейчас ждет тебя, Повелитель, и твою команду на вскрытие. Я сопровожу вас, чтобы...
– Не надо, – прервал его Бастурхан и пояснил: – Дорогу мы найдем сами. Тебе лучше находиться на своем рабочем месте. Каждый должен делать свое дело, иначе наша армия перестанет быть великой... Летописец, – он ткнул пальцем в пишущего Фридмана, – должен писать; охранники, – он ткнул пальцем в мгновенно приосанившегося начальника охраны, – охранять; Повелитель, – он приложил руку к своей груди, – повелевать, а начальник станции – сидеть на своей станции, дабы не пропустить очередную важную депешу. Иди и выполняй свои обязанности, добросовестный человек... – За мной! – зычно выкрикнул он остальным и первым тронул с места. Застоявшийся конь, охотно подчиняясь Повелителю, мгновенно набрал скорость и упруго поскакал, подковами высекая искры из гравия железнодорожного полотна...
–
– Я видел начальника станции, я слышал его, – сказал Бастурхан. – Короче и ближе к делу, человек.
– Мне и самому по душе действовать, а не болтать, – одобрил его слова Подберезовский. – Если короче – то прикажете вскрыть вагоны?
– Приказываю, – подтвердил Бастурхан, и множество ожидавших этой команды людей, стоявших возле деревянных теплушек в готовности, с ломами в руках, принялись сильными ударами сбивать с дверных запоров толстую ржавую проволоку.
– Ага! Есть! Оно! – закричал Подберезовский, заглянув в первую оттянутую в сторону створку. Он перебежал к следующему вагону, к другой открывшейся двери, заглянул в проем. – Ага! И здесь тоже!.. Надеюсь на ваше поощрение, Бастурхан Бастурханович, – вернувшись к полководцу, со значением сказал он.
– Я говорил тебе, человек, – поморщился тот, – не называть меня так.
– Извините, это по-нашему, по-русски.
– Ты в Монголии, – напомнил Бастурхан.
– Хорошо, Повелитель, – вздохнул Подберезовский, – но, все-таки, как насчет вознаграждения? Надеюсь, здесь монгольские традиции не отличаются от наших, русских?
– Сначала посмотрим, что внутри.
Бастурхан тронул поводья, подъехал к ближнему из вагонов, посмотрел на аккуратные, сложенные одна на другую коробки, которые занимали все пространство вагона – прочные деревянные рамы, крестом приколоченные доски, придающие конструкции дополнительную жесткость, и толстая промасленная бумага, покрывающая находящиеся внутри изделия. При огромном количестве работников разгрузочной техники не требовалось. Впрочем, ее и не было. Монголы проворно лезли на штабеля, хватались за рамы, поднимали тяжеленные коробки ввосьмером, подкладывали под них толстые веревки, осторожно, соблюдая равновесие, опускали вниз, где груз принимала другая восьмерка, которая подкладывала под коробки свои веревки, опускала их уже на насыпь...
– Вскрыть какую-нибудь из них, – внешне невозмутимо произнес Бастурхан, и только хорошо знавшие его Богурджи с Таджибеком видели, что Повелитель с трудом сдерживает нетерпение.
Монголы с инструментами проворно взломали деревянный каркас одной из коробок, разодрали бумагу, изнутри посыпались деревянные стружки... Вскоре на гравии стоял, сияя, новехонький мотоцикл зеленого болотного цвета. Некоторое время Бастурхан смотрел на него с восторгом получившего вожделенную игрушку ребенка, затем его лицо исказила недоверчивая гримаса.