Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход
Шрифт:
— О, да это мистер Марло.
Я обернулся и увидел миссис Лоринг. Она сидела на диване рядом с чопорным мужчиной в очках без оправы и с козлиной бородкой, похожей на след от сажи.
У нее был скучающий вид. Он сидел молча, скрестив руки, и хмурился в пространство.
Я подошел. Она улыбнулась и протянула мне руку.
— Это мой муж, доктор Лоринг. Эдвард, это мистер Филип Марло.
Парень с бородкой мельком глянул на меня и еле заметно кивнул. Других движений не произвел. Видимо, экономил энергию для более важных дел.
— Эдвард очень устал, — сказала Линда Лоринг. — Эдвард всегда очень устает.
— С
— Ей уже хватает, — изрек он, ни на кого не глядя. — Я не пью. Чем больше смотрю на пьющих, тем больше этому радуюсь.
— Вернись, малютка Шеба, — мечтательно произнесла миссис Лоринг.
Резко повернувшись, он угрюмо посмотрел на нее. Я ретировался в направлении бара. В обществе мужа Линда Лоринг казалась другим человеком. В голосе и выражении лица сквозила язвительность, которой в недавнем нашем разговоре я не чувствовал, хотя она и злилась.
У бара стоял Кэнди. Спросил, что я желаю выпить.
— Пока ничего, спасибо. Меня просил зайти мистер Уэйд.
— Es muy ocupado, senor. [9] Очень занят. — Я решил, что любовь к Кэнди мне не грозит. Я молча взглянул на него, и он тут же добавил: — Но я иду посмотреть. De pronto, senor. [10] — Он осторожно пробрался сквозь толпу и моментально вернулся.
— О’кей, приятель, пошли, — бодро пригласил он.
Я последовал за ним в глубину дома. Он открыл дверь. Я вошел, он прикрыл ее за мной, и шум сразу затих. Комната была угловая — большая, тихая, прохладная. За стеклянной дверью виднелись розовые кусты, в окне сбоку дышал кондиционер. С порога было видно озеро и Уэйда — он растянулся на длинном кожаном диване. На солидном письменном столе светлого дерева стояла пишущая машинка, рядом с ней — стопа желтой бумаги.
9
Он очень занят, сеньор (исп.).
10
Мигом, сеньор (исп.).
— Молодец, что пришли, Марло, — протянул он лениво. — Располагайтесь. Пропустили уже глоток-другой?
— Нет еще. — Я сел и посмотрел на него. На вид он был еще бледный и потрепанный. — Как ваша работа?
— Прекрасно, только утомляюсь быстро. Жалко, что после четырехдневного запоя так паршиво себя чувствуешь. Иногда в это время лучше всего пишется. В нашем деле стоит заклиниться от напряжения — и конец, ничего не выходит. Главное, чтоб легко работалось — тогда получается. Все, кто говорит наоборот, врут, как сивый мерин.
— Может быть, это зависит от человека, — заметил я. — Флоберу нелегко работалось, а писал он прилично.
— О’кей, — сказал Уэйд и сел. — Значит, Флобера читаете, значит, вы интеллектуал, критик, ценитель литературы. — Он потер лоб. — Я завязал, и это омерзительно. Мне противен любой человек со стаканом в руке. Надо идти туда и улыбаться всем этим гнусным гадам. Все они знают, что я алкоголик. Всем интересно, что же я пытаюсь утопить в вине. Какая-то фрейдистская сволочь объяснила, что пьянство — это способ спастись бегством. Любой десятилетний ребенок
— Я так понял, что у вас это недавно началось, — сказал я.
— Просто в последнее время хуже стало, но выпить всегда был не дурак. В молодости легче отходишь. А когда уже за сорок, тут дело другое.
Я откинулся и закурил.
— О чем вы хотели со мной поговорить?
— А вы как думаете — от чего я убегаю, Марло?
— Понятия не имею. Информации недостаточно. Кроме того, все от чего-нибудь убегают.
— Но не все напиваются. А вы от чего убегаете? От своей молодости, или от угрызений совести, или от сознания, что вы мелкий деятель мелкого бизнеса?
— Понятно, — сказал я. — Вам нужно кого-то оскорбить. Давайте, старина, не стесняйтесь. Когда будет больно, я скажу.
Он усмехнулся и взъерошил короткие вьющиеся волосы. Затем ткнул себя пальцем в грудь.
— Полюбуйтесь на мелкого деятеля мелкого бизнеса, Марло. Все писатели — подонки, а я самый подонистый. Я написал двенадцать бестселлеров, и если удастся закончить тот бред, что лежит на столе, возможно, будет и тринадцатый. И ни один из них не стоит пороха, которым надо бы их все взорвать к чертовой матери. У меня прелестный дом в весьма респектабельном районе, где хозяин весьма респектабельный мультимиллионер. У меня прелестная жена, которая меня любит, и прелестный издатель, который меня любит, а сам я люблю себя больше всех. Я эгоист, сукин сын, шлюха или сутенер от литературы — что вам больше нравится — отъявленный мерзавец. Итак, чем вы можете мне помочь?
— А чем надо?
— Почему вы не обижаетесь?
— На что обижаться-то? Просто слушаю, до чего вы себя ненавидите. Это скучно, но для меня не оскорбительно.
Он хрипло засмеялся.
— Вы мне нравитесь, — сообщил он. — Давайте выпьем.
— Здесь не буду, дружище. Я вам не пара. Не желаю смотреть, как вы развяжете. Помешать вам нельзя, но и помогать я не обязан.
Он встал.
— Не обязательно пить здесь. Пошли туда. Полюбуемся на избранное общество, в котором приходится вращаться, когда разбогател и переехал к ним поближе.
— Ладно вам, — сказал я. — Бросьте это. Кончайте. Они такие же, как все.
— Ага, — упрямо продолжал он. — Вот в этом-то беда. Кому они нужны такие? Высший класс здешних мест, а чем они лучше шоферни, которая хлещет дешевый виски? Даже хуже.
— Кончайте, — повторил я. — Хотите накачаться — давайте. Но не вымещайте это на других, которые тоже зашибают, но при этом не отлеживаются у доктора Верингера и не сбрасывают в чокнутом виде своих жен с лестницы.
— Ага, — произнес он и внезапно сделался спокоен и задумчив. — Вы прошли испытание, дружище. Не хотите здесь пожить немножко? Большую пользу бы мне принесли просто своим присутствием.
— Не понимаю, какую.
— Зато я понимаю. Просто чтоб вы были здесь. Тысяча в месяц вас заинтересует? Я зверею, когда напиваюсь. Не хочу звереть. Не хочу напиваться.
— Я вам помешать не смогу.
— Поживите месяца три. Я бы кончил проклятую книгу и уехал отдыхать куда-нибудь подальше. Залег бы в горах Швейцарии и очистился душой и телом.
— Книгу? Вам так деньги нужны?
— Нет. Просто раз начал, надо закончить. Иначе мне крышка. Я вас как друга прошу. Для Леннокса вы не то сделали.