Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход
Шрифт:
— Как наша тюрьма?
— Прекрасная тюрьма.
— Капитан Уэббер хочет с вами поговорить.
— Прекрасно.
— А другие слова мы знаем?
— Нет, забыли, — сказал я.
— А чего прихрамываете? — спросил он. — Споткнулись?
— Ага, — ответил я. — Споткнулся о дубинку, а она подскочила и ударила меня под левое колено.
— Не повезло, — сказал Дегармо равнодушно. — Возьмите свои вещи у дежурного.
— У меня их не отбирали, — сказал я.
— Что ж, тоже прекрасно, — заметил он.
— Точно, — сказал я. — Так прекрасно,
Сержант за стойкой поднял лохматую голову и окинул нас долгим взглядом.
— Если вы такие любители прекрасного, — сказал он, — вам стоит взглянуть на ирландский носик Куни. Его прямо размазали по лицу, как крем по вафле.
— А что случилось? — спросил Дегармо рассеянно. — Подрался?
— Откуда мне знать, — сказал сержант. — Видимо, виновата все та же дубинка, которая сама подскакивает и цапает за колени.
— Для дежурного ты чертовски много говоришь, — сказал Дегармо.
— Дежурные всегда чертовски много говорят, — сказал сержант. — Вероятно, от того и не становятся лейтенантами уголовного отдела.
— Вот так мы и живем, — сказал Дегармо, обращаясь ко мне, — одной большой, счастливой семьей.
— С сияющими улыбками на физиономиях, — добавил сержант. — Руки протянуты для приветственных объятий, и в каждой по булыжнику.
Дегармо указал на дверь, и мы вышли.
26
Капитан Уэббер поднял от стола острый, чуть свернутый набок нос и сказал:
— Садитесь.
Я сел на деревянное кресло с круглой спинкой и осторожно вытянул левую ногу, чтобы она не задевала о край сиденья. Кабинет был угловой, большой и чистый. Дегармо присел на конец письменного стола, положил ногу на ногу и, задумчиво почесав лодыжку, уставился в окно.
— Сами напросились на неприятности, — пробурчал Уэббер. — Вот и результат. Гнали по жилому району со скоростью пятьдесят пять миль в час, пытались удрать от полицейской машины, несмотря на предупреждение сиреной и мигалкой, а после задержания оскорбили наших сотрудников, даже ударили одного из них по лицу.
Я молчал. Уэббер взял со стола спичку, сломал пополам и кинул через плечо.
— Или патрульные, как обычно, врут? — спросил он.
— Их отчета я не видел, — сказал я. — Скорей всего, я действительно ехал со скоростью пятьдесят пять миль и действительно в жилых кварталах, во всяком случае, в черте города. Их машина караулила у дома, в который мне нужно было зайти. Когда я отъехал, она погналась за мной. Но я еще не знал, что это полицейская машина. Вины за собой я не чувствовал, и мне все это не понравилось. Я превысил скорость, поскольку хотел поскорей попасть в более светлую часть города.
Дегармо поднял на меня суровый, но пустой взгляд. Уэббер в раздражении клацнул зубами.
— Но когда вы поняли, что это полицейская машина, — сказал он, — вы, тем не менее, сделали поворот и попытались скрыться. Правильно?
— Да, — подтвердил я. — Но чтобы объяснить свои действия, мне придется говорить начистоту.
—
— Полицейские, которые меня арестовали, стояли у дома, где живет жена Джорджа Талли. Они туда подъехали еще до меня. Джордж Талли был в этом городе частным сыщиком, а я хотел с ним встретиться. Дегармо знает — зачем.
Дегармо вытащил из кармана спичку и, кивнув, принялся флегматично жевать кончик. Уэббер на него не смотрел.
— Вы глупый человек, Дегармо, — продолжал я. — И все делаете по-дурацки. Вчера у дома Олмара вы слишком уж яро накинулись на меня, хотя никаких причин для этого не было. Поэтому мне и стало любопытно. Вы даже подсказали, каким образом мне удовлетворить свое любопытство, если, конечно, понадобится. Но чтобы уберечь своих друзей, вам бы просто не следовало лезть ко мне, пока я не сделаю первый шаг. А я бы сроду его не сделал, и мы бы не сидели здесь.
— А какое, черт возьми, все это имеет отношение к задержанию на Уэстмор-стрит? — спросил Уэббер.
— Прямое, потому что связано с делом миссис Олмор, — сказал я. — Джордж Талли, пока его не арестовали за дорожные нарушения, расследовал именно это дело, а…
— Дело миссис Олмор ко мне не попадало, — оборвал меня Уэббер. — Как и дело Юлия Цезаря. До сих пор не знаю, кто первым всадил в него кинжал. Так что не отвлекайтесь.
— Я и не отвлекаюсь. Дегармо хорошо знает о нем, об этом деле, и ему явно не хочется его обсуждать. Даже ваши патрульные знают об этом деле. А у Куни с Доббсом мог быть лишь один повод гнаться за мной, а именно — мой визит к жене человека, который расследовал его. Когда я отьехал от дома, на спидометре никаких пятидесяти пяти не было. А оторваться от них я захотел, поскольку знал, что надо мной собираются учинить расправу. Дегармо сам пригрозил.
Уэббер бросил на Дегармо быстрый взгляд. Жесткие голубые глаза лейтенанта смотрели на противоположную стену кабинета.
— И я бы не разбил Куни нос, — сказал я, — если бы тот не заставил меня набрать в рот виски и не ударил меня по животу, чтобы я забрызгал пиджак. Для запаха. Неужто, капитан, вы не слышали о таких проделках?
Уэббер сломал следующую спичку, откинулся на спинку кресла и стал рассматривать свои крепко сжатые кулаки. Потом он снова глянул на Дегармо и сказал:
— Если вас уже успели назначить шефом полиции, могли бы меня и предупредить.
— Дьявол! Малость подурачились. Подумаешь! — сказал Дегармо. — А он шуток не понимает. Если бы…
— Куни и Доббса вы посылали? — перебил Уэббер.
— Я. А что? С какой стати в нашем городе должны хозяйничать всякие шпики? Ему что, в другом месте работы не хватает? Явился, чтобы разрыть старую могилу, и выцыганить у двух стариков гонорар побольше. Такому хороший урок никогда не повредит.
— Вот как вы, значит, понимаете свою работу? — спросил Уэббер.
— Именно так, — ответил Дегармо.