Блуд на крови
Шрифт:
«Хорошими людьми», про которых говорил купец, оказался его двадцатипятилетний свояк Ермолай Белов. Это был коренастый щеголеватый человек с бесцветными навыкате глазами, жидкими белесыми волосами с пробором посредине, за которым Ермолай заботливо ухаживал.
Ермолай служил приказчиком в большом магазине, как раз напротив Николаевского вокзала. Это был сметливый и расторопный парень, твердо решивший нажить капитал и верою-правдою служивший владельцу магазина Федору Федоровичу Скоробогатову.
Искренне восхищаясь
– Федор Федорович – человек ума просторного! Деньги лопатой гребет, совком подгребает, а трубку ассигнациями раскуривает.
Скоробогатов, в свою очередь, тоже отличал Ермолая. Если даже в самых богатых магазинах на бойком Невском приказчик самое большее получал за рабочий день целковый, то Ермолаю хозяин платил рубль с полтиною, да ко всем большим праздникам подарки подносил – «за усердие!».
У хозяина росла единственная наследница – дородная, вечно словно чуть заспанная, с гладким сытым лицом – дочь Олимпиада. И хотя она не была лишена некоторой привлекательности, но все у нее как-то неудачно с замужеством складывалось. Ей в грезах все мерещился какой-то сказочный Иван-царевич, а сватались сыновья знакомых с детства купцов – Федулы да Сидоры. Вот и надувала губки Олимпиада: «Не ндравится мне он, какой-то скучный, интересу в нем никакого!»
Отец свирепел:
– Почто выкобениваешься? Сурьезных женихов отвергаешь. Вот выдам за пастуха, так будешь с ним свиней пасти…
Но прежде пастуха появился лихой урядник казачьего полка Левченко, стройный красавец с закрученными кверху усами, решительными манерами и вдрызг проигравшийся в карты. Он лихо гарцевал на горячем жеребце под окнами Олимпиады, заламывал на затылок фуражку с золотой кокардой и посылал воздушные поцелуи.
Впрочем, как покажет жизнь, поцелуи были не только воздушными.
Благодетель
Ермолай сидел против потемневшего от времени большого зеркала в узорной деревянной раме, поплевывал на пальцы и тщательно ровнял пробор. При этом, важно прерывая разговор в связи со сложностями своего занятия, он говорил Анюте, примостившейся рядом на кончике стула:
– Так как ты есть сирота и никому не нужная, я буду твоим кормильцем и благодетелем. Станешь жить у меня вроде племянницы. Я тебя приспособлю к домашнему хозяйству. Поняла? А ты за мое добро старайся и чувствуй…
И вновь Анюта бегала по лавкам, готовила, мыла, штопала, стирала. Как-то незаметно, словно это само собой разумелось, стала с Ермолаем разделять ложе, жить как с мужем.
После первого раза Анюта, горячо переживая свой позор, разрыдалась. Ермолай облапил ее, поцеловал в мокрые глаза:
– Чего ты разошлась? Поживем,
Смирилась девица, тихо молвила:
– Воля ваша, Ермолай Павлович, только коли сироту обманете, большой грех на душу возьмете.
Тот за словом в карман не лезет:
– Грешный честен, грешен плут – яко все грехом живут! Только я так умишком прикидываю, что деться тебе, краля, некуда. Кто в столицах пожил, того в деревенскую глухомань и палкой не загонишь. А у тебя в деревне нет ни кола ни двора. Так что держись за меня, солидного человека, да угождай, чтоб в моих мыслях перемен не произошло. Так-то!
Глубоко вздохнула Анюта:
– Ваша правда! Буду услужать вам по мере возможностей.
– Вот и хорошо. На твою нынешнюю должность знаешь сколько желающих? Коли свистну я – десяток набежит. Где мой спиджак, ты его вычистила?
Необыкновенные способности
…Оставшись одна, Анюта опускалась на колени перед образом Спасителя, молилась за здоровье своего благодетеля, горячо благодарила Господа за доброту его, а пуще всего свой грех замаливала.
Возвращался Ермолай со службы поздним вечером. Плотно поев и выпив три граненых рюмки водки, он помешивал горящие в печи дрова кочергой и рассказывал:
– У меня, Анюта, мозги по нашему делу очень большие. Мой хозяин Скоробогатов даже сегодня вслух при всех моими мозгами восхищался. Говорит: «Ты, Ермолай, из гроба покойника заставишь подняться, к нам в магазин прийти, а уж тут кому хочешь из аршина сукна три раза по пол-аршина отрежешь!»
Анюта искренне радовалась:
– Какие у вас, Ермолай Павлович, способности необыкновенные!
– В нашем деле без этого нельзя! И еще следует деликатным разговором покупателей ублаготворить. Может, сидит вещь на нем как седло на корове, а ты ему с восхищением: «В этом польте вы, ваше благородие, прямо на губернатора похожи!» Он уши и развесит, деньги отсчитывает. Да-с, нужно умение вежливо обойтись.
Анюта сочувствует:
– А что ж вы, Ермолай Павлович, так себя изнуряете, вовсе уставший со службы являетесь?
– Наш Скоробогатов мужик оборотистый, он дешевых поставщиков имеет. И все твердит: «Лучше раз в карман рубль положить, чем сотню ни разу!» Вот по этой причине у нас в магазине цены самые унизительные. Публика к нам так и прет, да я еще должен при растворе постоять.
– Это при каком таком растворе?
– Да возле дверей входа, на прохладном ветру. Как увижу подходящего звания фигуру, так и тащу ее к прилавку чуть не за рукав, зазываю: «Шелк, атлас, канифас – все товары для вас! Задарма купите – в нашу фирму заходите! У нас без обману – радость вашему карману!»