Блудная дочь возвращается

Анопова Елена

Помню, первое посещение «Мосфильма» ошеломило меня. Мы обошли всю его огромную территорию: большая поклонница кино, преданная ему до глубины души, Маргарита Васильевна провела меня, свою протеже, через все корпуса, блоки и павильоны запутанными переходами. Мы то поднимались по лестницам, то спускались в подземелье, то шли по навесной арке. Она с гордостью показывала и парк, и съёмочную площадку, и тонстудию, и просмотровые залы, откровенно завидуя мне, что я ещё долго буду топтать эти то мраморные, то бетонные полы, а у неё всё уже в прошлом. В те дни студия буквально кишела массовкой, обряженной в тоги, туники и плащи, – в первом павильоне, куда мы тоже заглянули, шли съёмки комедии «Итальянцы в России».

А ночью мне снился кошмар. Я блуждала по бесконечному лабиринту студии, облачённая в тунику из мешковины и сандалии с ремешками.

Съёмки якобы закончились, а я никак не могла найти костюмерную, где осталась моя собственная одежда. И я с ужасом представляла себе, что же будет, когда я наконец найду выход, а костюмерная окажется уже закрытой, и мне придётся добираться до дому в лёгкой тунике и сандалиях на босу ногу. (На дворе в это время уже стояла зима и лежали грязно-серые сугробы.)

Сон этот, как говорится, был в руку. Пятнадцать лет мне предстояло блуждать по жизни, как по лабиринту, в чужой, взятой на прокат шкуре, даже не замечая этого. И только через пятнадцать лет я и в буквальном, и в переносном смысле обнаружила выход, обдавший меня холодом и опаливший жаром, убивший и заново возродивший мою душу. Но это будет потом, а пока мне предстояло до отвала, до оскомины наугощаться тем опытом, который любезно предлагала жизнь.

Не буду подробно описывать начало моей трудовой деятельности на студии. Скажу только, что сначала мне пришлось поработать в секциях – это такие огромные склады, где висит и лежит на стеллажах одежда. Секции одна от другой отличаются характером костюмов и их количеством. Самая огромная, от работы в которой все старались увильнуть, – «военная». Она занимала огромное двухэтажное здание, которое мне и сейчас иногда снится как образ склада какого-то залежавшегося хлама, который мне предстоит разобрать. Естественно, как новенькую, меня туда и направили. Сама работа – разбирать, складывать, отмечать номера костюмов в картотеке – мне не претила. Она чем-то напоминала археологические раскопки, тем более, что среди кучи тряпок попадались настоящие раритеты. Честно говоря, моя домашняя коллекция тогда пополнилась пуговицами с царскими орлами, эсэсовскими значками и другой дребеденью. А в своё время я стояла перед выбором: какую профессию мне приобрести – археолога или художника по костюмам. Так что я в некоторой степени удовлетворила свою тягу к артефактам. Но каков же был мой ужас, когда, выйдя со склада, я обнаружила, что все мои чулки покрыты какой-то шевелящейся гадостью!

«Подумаешь, блохи! Их здесь всегда навалом. Побрызгай вот этим», – невозмутимо заявила шарообразная Маша – главный секционер, протягивая мне баллончик с дихлофосом. Думаю, понятно, как мне «понравилось» в секции! Поэтому я стала проситься работать на картинах.

Вняв моим настоятельным просьбам, меня направили помощником костюмера, потом дали самостоятельно провести короткометражку. А уже через полгода назначили на огромную костюмную картину «Земля Санникова». Сунули, как кур во щи. Все старые костюмеры от этой картины отказывались – они то понимали, с какими трудностями сопряжена работа на такой костюмной киноленте да ещё и с бесконечными экспедициями. Я же по наивности с радостью согласилась.

Ставило «Землю Санникова» недавно организованное Телевизионное творческое объединение. Почти все сотрудники объединения были молодые и, наверное, в своей заявке на костюмера также попросили прислать им кого-нибудь помоложе. Я к этому назначению, как уже говорила, отнеслась с обычным легкомыслием, не задумываясь о том, как справлюсь с таким большим объёмом работы. Зато меня увлёкли сам сценарий и возможность поездить по стране. Костюмерную мне выделили в третьем блоке – здании, стоящем на отлёте от центрального корпуса и соединённым с ним теми пресловутыми переходами, которые мне снились в ночном кошмаре. Там же, в Третьем блоке, была и комната «группы» – так называлось помещение, служившее одновременно кабинетом и режиссёра, и сотрудников, и дирекции. (В центральном блоке, где размещались обычные «старые» объединения, у всех были отдельные комнаты.) Напротив костюмерной была гримёрная – очень удобно: все рядом и все сразу в одном котле.

Не успела я «поселиться» в костюмерной, как появились первые визитёры. Пришла знакомиться Зина Циплакова – личность неординарная: полугрузинка, полурусская, рост метр восемьдесят и габариты соответствующие. В первый момент я испытала шок и от её вида, и от манеры общаться – как будто мы были знакомы, по крайней мере,

несколько лет. Своим видом она всюду привлекала нездоровый интерес, но считала это скорее достоинством, чем недостатком. Не стеснялась носить сверхкороткие юбки и обтягивающие её мощную грудь кофты. Очень общительная, дружелюбная и любвеобильная, она сразу прониклась ко мне какой-то покровительственной нежностью. Ей тоже было 24 года, но она уже давно работала на студии, всех и всё знала и тут же принялась просвещать меня на тему «кто есть кто». Не заботясь о том, интересно ли мне, выложила все последние сплетни и слухи, причём о тех, чьих имён я даже никогда не слышала. В том числе не преминула сообщить, что давно состоит в любовной связи с режиссёром нашего фильма Мкртчяном и потому работает на всех его картинах. Это меня так поразило, что стало единственным запомнившимся из её болтовни. Его я уже видела, когда заходила к директору объединения оформляться. Он казался мне старым и усталым, несмотря на маслянистый блеск его тёмных глаз. Уж слишком много было вокруг них морщин, и слишком солидным, если не сказать обрюзгшим, он сам мне казался.

Так Зина стала моей приятельницей, и была ей на протяжении многих лет, и только уйдя со студии, я потеряла её из виду. Она же будучи свидетелем и деятельным участником почти всего, что происходило на «Земле Санникова», становится и одним из действующих лиц моих воспоминаний. К тому же она, как губка, впитывала все новости и слухи, которые приносила и мне, хотя считала меня невнимательным, не запоминающим всеобщих сплетен и не вникающим в слухи слушателем. Чаще всего они действительно «влетали в одно ухо и вылетали в другое», но кое-что всё-таки осаждалось в моей голове, и тогда я пристальней смотрела в указанную сторону. Вообще я мало замечала происходящее вокруг меня, и многие события для меня являлись неожиданностью, как будто я вдруг прозревала, «протирая глаза», и тогда начинала вглядываться, различать подробности, вспоминать предысторию. Возможно, эта способность – плыть по поверхности – спасла меня от тех самых душевных ран и эмоциональных стрессов, хотя это же качество некоторым не нравилось во мне и, что интересно, не приветствуется мной самой. Поэтому и воспоминания мои, наверное, скорее носят повествовательный характер, без всяких там «мудовых рыданий». Прошу прощения за нелитературное выражение, но оно мне нравится и кажется достаточно ёмким. Терпеть не могу все эти рефлексии и депрессии по поводу и без повода.

Буквально в тот же день я познакомилась со всеми остальными работниками. Прейдя в «группу» (так на местном наречии именовалась общая комната, где все собирались), я сначала обнаружила её пустой и, сев в кресло, решила подождать директора. В этот момент в дверь стремительно влетел приятный энергичный молодой человек. Он был невысокого роста, плотный, добрые близорукие глаза весело блестели за стеклами очков.

– Здравствуйте, вы кто? – живо обратился ко мне.

– Я костюмер, а вы кто?

– А я постановщик.

Мое немое удивление, наверное, ясно выразилось на лице. Я к тому времени уже знала, что постановщиком называют рабочего на съёмочной площадке, который временно может быть прикреплён к какой-либо группе. Отличается постановщик тем, что неизменно ходит в комбинезоне, с молотком в кармане, и основная его обязанность – прибивать декорации. А этот мужчина был слишком интеллигентен и в приличном костюме, с чистыми руками, и молотка не было видно.

– Ну что вы удивляетесь? Думаете, я слишком молод? Это действительно моя первая художественная картина, а раньше я работал на «Научпопфильме», – весело сообщил мужчина. При этом он ласково заглядывал мне в глаза и потряхивал мою руку.

Я, наверно, пребывала в каком-то отупении, так как ничего не понимала. В это время появилась вездесущая Зинка Циплакова и внесла ясность:

– А, Леонид Сергеевич, здравствуйте! Лена, вы уже познакомились? – с загадочным видом свахи продолжала она. – Это наш режиссёр-постановщик Леонид Сергеевич Попов. У нас же два режиссёра!

Ну, теперь всё стало на свои места. В дальнейшем я убедилась в том, что режиссёры фильмов предпочитают называть себя постановщиками, видимо, чтоб не путали со вторыми режиссёрами, которые часто для солидности слово «второй» упускали. Леонид Сергеевич с первых минут был мне симпатичен своими мягкими манерами, явно добрым, общительным нравом и каким-то внутренним теплом и энергией, исходящими от него. Очевидно, что он был не мосфильмовской закваски.