Блудное художество
Шрифт:
Опять давнее желание свершить подвиг во имя чего-то необъятного и слепяще-светлого овладело Устином. Но он уже стал чуточку иным. И не сразу вспыхнул, понесся на огонь, не разбирая дороги, а взял себя в руки и задал Наташке еще один вопрос:
– А сама-то ты как? Замуж хочешь - так, как полагается, по-христански? Чтобы без всякого борова?
– Да кто меня сейчас возьмет? Сейчас-то я бесприданница, да и знают свахи, что я при Марфе… они, поди, до поры ко мне и не сунутся, а когда будет приданое, понабегут… Уйди ты, молодец, не трави душу!
– вдруг вскрикнула
Отродясь красивая девка не называла Устина молодцом.
– Лет тебе сколько?
– спросил он.
– К Успенскому посту шестнадцать будет.
– Шестнадцать… - задумчиво повторил Устин.
Решение было принято - безумное и прекрасное.
– А что тебе до того?
– спросила Наташка.
– За меня замуж пойдешь?
– За тебя? Ой… Матерь Божья, за архаровца!…
– Я тебе серег с алмазами дарить уж точно не стану, - сказал Устин, - а под венец поведу. Вот и выбирай… денежки или честный брак по-православному… под венец…
– Так я ж с тобой и словечком-то не перемолвилась! Кто ты таков, откуда взялся - ничего ж не знаю!
– вдруг разволновавшись, заговорила Наташка.
– Архаровец - и все тут! А кто таков… живешь с кем… родня откуда… ну ничего ж не знаю…
– Нет у меня никакой родни, - признался Устин.
– Был бы я вроде нашего Федьки, косая сажень в плечах, спросил бы, как полагается: девка, я тебе люб? А так - сама видишь, вот он я весь… и все, что могу - это под венец тебя повести… больше, наверно, и ничего…
Девка смотрела на него, смотрела, вдруг покраснела отчаянно и прошептала:
– А больше и не надо…
И тут Устину вдруг стало страшно.
Судьба его решилась. Отступление было невозможно.
– А коли так - пошли!
– воскликнул он и схватил Наташку за руку.
– Не бойся ничего, мы тебя защитить сумеем!
– Да кто - мы?
– Увидишь!
– он забрал не слишком тяжелый узел.
Так же внезапно, как страх, на него накатило совершенно несуразное веселье.
– Бежим, бежим!
– кричал он, дергая Наташку за руку.
И побежали!…
Отродясь Устин так не бегал по Москве. Даже когда приходилось по службе. А сейчас ему казалось, что он способен обогнать породистого скакуна, казалось даже, будто некие ангелы, держа его сверху за ворот, несут по улицам, не позволяя упасть, а другие ангелы несут Наташку, и этот праздник размашистого и торжествующего бега прервался лишь у крыльца Рязанского подворья.
У крыльца стояли архаровцы - Степан Канзафаров, Клашка Иванов, Макарка, Евдоким Ершов, с ними же был выбравшийся подышать свежим воздухом Кондратий Барыгин. Они рассуждали, что обер-полицмейстер, поехавший к князю Волконскому, мог бы уж и вернуться.
Узнав здание, Наташка стала вырываться.
– Ты куда это меня тащишь?
– закричала она.
– Не пойду и не пойду!…
К крыльцу как раз подкатил архаровский экипаж, остановился, и лакей Иван, соскочив с запяток, распахнул дверцу.
В проеме воздвиглась плотная фигура Архарова.
– Ахти мне!
– вскрикнула Наташка.
Ее испуг был Устину понятен - на Москве обер-полицмейстера боялись, а про подвалы вообще
– Ваша милость!
– завопил Устин, кидаясь к каретным ступенькам и не отпуская при этом Наташкиной руки.
– Благословите жениться!
Архаров, занеся ногу над нижней ступенькой, так и остался стоять, приоткрыв рот.
Но длилось изумление недолго. С помощью Ивана он спустился, встал на твердую землю и уставился на странную пару - своего неказистого служащего и красавицу Наташку. Взгляд невольно оказался до того тяжел и переносим, что Наташка ахнула.
Она убежала бы, она растолкала бы архаровцев и унеслась, все равно куда, но Устин, которым, видно, в сей день руководил некий разумный ангел, обнял ее за плечи и прижал к себе тем единственным объятием мужчины, мужа и защитника, которое ни с каким иным не спутаешь. И она, почуяв себя в некоторой безопасности, уткнулась лицом в Устиново плечо.
– На ней, стало быть, жениться вздумал?
– переспросил ошарашенный Архаров.
– На ней, ваша милость!
– И когда ж сговорились?
– Да прямо сейчас и сговорились!
– выпалил ошалевший от своего мужества Устин.
Архаров помолчал. К такому повороту событий он готов не был. Опять же, Марфа божилась, что Наташка охотно пойдет жить на Пречистенку… врала, опять врала, проклятая баба… да и полицейские глядят на потеху круглыми глазищами, вот ведь незадача…
– А ты, девка?
– спросил он.
– Охотой ли за моего молодца идешь?
– Так коли под венец зовет!
– отвечала, вдруг осмелев, Наташка.
– А я уж от него не отступлюсь!
– А то погляди - вон у меня какие орлы… - Архаров повернулся к подчиненным.
– Нет, нет, я уж решилась!
И Наташка прижалась к Устину всем телом. Он же стоял перед обер-полицмейстером, обхватив невесту правой рукой и глядя перед собой на удивление твердо и уверенно - как и должен глядеть мужчина, готовый защитить свою избранницу от любого покушения. Ему самому это было странно - а в ушах загремело вдруг радостное «Гряди, гряди!…», и он понял, что на небесах уже венчают его с Наташкой, и все сложилось настолько внезапно и радостно, что остается только принимать распахнутым сердцем, не боясь, способно ли оно вместить вместо необъятной скорби столь же необъятное счастье. И как еще способно!
Устин был готов противостоять и Марфе, и тому неведомому борову, и целому свету - ибо златые венцы того стоят. И он в своем противостоянии был не один. Их стало двое - жених и невеста, будущая семья. А за ними выстроились их незримые дети, уже взрослые почему-то, и дивным образом сделались видны всем, кто на тот час стоял у крыльца Рязанского подворья.
Архаров хотел было еще раз спросить Наташку - но ее лицо сказало ему более, чем любые слова.
Девушка с такой гордостью глядела на Устина, как будто говорила: Господи, вот счастье-то, что этот необыкновенный, замечательный человек выбрал меня и поведет под венец!