Блудное художество
Шрифт:
Как будто Архарову мало было загадочной покойницы в мужском наряде, что лежала сейчас в мертвецкой…
Стоило вспомнить о ней - послышался голос Никодимки. Архаров сперва ушам своим не поверил - что делает его камердинер в полицейской конторе перед рассветом? Оказалось, Клашка Иванов, посланный за экипажем на Пречистенку, рассказал, что господин обер-полицмейстер, сражаясь с мошенниками, извозился в грязи. Пока закладывали экипаж, Никодимка притащил чистый кафтан со штанами и даже чулки. Причитая, что их милости Николаи Петровичи, шлепнувшись в грязном на сиденье, изгваздают внутренность кареты так, что потом не отчистишь, а карета
Ругаться было бесполезно. Тем более, что правота камердинера была очевидной.
Пока Иван с Сенькой ходили в мертвецкую, Архаров позволил снять с себя кафтан, действительно весьма грязный, и облачить себя в другой, чистый и теплый. А потом все ему вдруг стало безразлично, даже то, что они признали в бабе ту дуру, что перепутала полицейскую контору с острогом, и он поехал домой, желая лишь одного - добраться до постели. Даже размышления о Клавароше - и те отложил на завтра. Сказал себе, что утро вечера мудренее, - так и вышло.
Он собирался хоть немного поспать, он даже разделся и лег, но сон не шел, опять же с каждой минутой в спальне делалось все светлее. А когда обер-полицмейстера все же разморило, со двора донесся какой-то шум. Архаров крикнул Никодимку, тот прибежал босой, в одних портках и рубахе, сдвинул ставни, задернул шторы и добился вполне приемлемого мрака.
Поспав всего часа два, Архаров потребовал кофею и, сгрызя всего один сладкий сухарь, велел закладывать экипаж.
Утро было превосходное, солнечное, истинно майское утро, но он сидел в карете с задернутыми занавесками, видеть не желая красоты мира - да и какая красота, коли в Москве творятся необъяснимые безобразия? Того гляди, государыне донесут, что обер-полицмейстер не выполняет обязанностей.
Саша, сидевший напротив, видя эту хмурую рожу, громко дышать боялся.
Прибыв в полицейскую контору, Архаров прежде всего осведомился, что с раненым. Ему доложили - приехал доктор Воробьев, в меру пьяный и недовольный, разругал в прах тех, кто делал перевязку, и хотел было увезти горемыку с собой, но ему не дали. Так что пленник, правильно перевязанный, лежит и хрипит разодранной глоткой в верхнем подвале, удастся ли от него добиться толку - одному Богу ведомо.
Буркнув нечто непотребное, Архаров потребовал к себе ту команду, которой было приказано поймать господина де Берни. Но начал не с Клавароша, а с новенького, бывшего десятского Евдокима Ершова. Этот парень не был повязан круговой порукой и не имел резонов выгораживать сослуживцев. Но он еще не наловчился читать карту, и с Архарова семь потом сошло, прежде чем Ершов разобрался в геометрических фигурах, ее составляющих, и точно указал пальцем, где был он сам, где - прочие, и в котором месте хромающий господин де Берни раздумал идти к Гранатному двору.
К тому моменту, когда в кабинет вошел Клаварош, Архаров уже знал, что француз какое-то время был незрим для прочих архаровцев, и вычислял - успел бы он добежать до руины Гранатного двора, да еще вернуться оттуда, куда его загнал преследующий Устин, - со Спиридоновки, или же сей подвиг был под силу лишь крылатому ангелу. На беду, ни у кого из архаровцев не было при себе часов, д и сам обер-полицмейстер тоже не догадался на них лишний раз посмотреть, и потому он никак не мог совместить действия обеих команд. Вроде бы получалось, что в то время, когда откапывали сервиз, господин де Берни уже отказался
Француз вошел в кабинет и встал перед архаровским столом точно в такой позе, которая не помешала бы самому обер-полицмейстеру при аудиенции у ее величества: спина прямая, плечи развернуты, руки готовы к элегантным маневрам с табакеркой, одна нога выставлена вперед, и общее ощущение - будто Клаварош не столько стоит на полу, сколько подвешен над ним, чем и объясняется удивительное равновесие его фигуры.
Была в его движениях некая тщательно выпестованная беззаботность, предмет зависти всех архаровцев, полагавших ее непременной принадлежностью светского человека. На сей раз обер-полицмейстеру почудилась в повадке француза фальшь…
Архаров задал несколько вопросов, услышал совершенно правдивые ответы, и уже собирался приступить к строгому допросу, как вдруг заметил, что Клаварошевы штаны прорваны на колене.
– Вели Марфе зашить, - приказал он, тыча пальцем в прореху. Еще только недоставало, чтобы архаровцев вся Москва честила оборванцами, а вслед за тем и оборванцев - архаровцами. И так уж скоро всех задир и забияк начали архаровцами звать…
– Она мундир чинит, - отвечал несколько удивленный Клаварош.
– Фортуна ко мне неблагосклонна. Я напо… напал на гвоздь. В темноте, у стенки.
И показал пальцами длину этого выдающегося гвоздя.
– Мундир?
– переспросил Архаров. Только сейчас он заметил, что Клаварош стоит перед ним в простом черном кафтане.
– Да, ваша милость.
– Ты ночью был в мундире?
– уточнил Архаров, точно помнивший, что приказывал всем одеться попроще.
– Да, ваша милость.
Архаров не мог бы объяснить полет своей мысли - а, точнее, совместный полет нескольких мыслей словно бы в обнимку. Но вывод, ими преподнесенный, был вполне земной и очень неприятный.
– Ступай, кликни там нашего дьячка.
И, когда Устин явился, Архаров уставился на него весьма свирепо. Взгляд же у него был таков, что молоденьким девицам впору без чувств на пол валиться.
– Петров, как ты догадался, что тот человек был Клаварош?
– Признал… - прошептал Устин.
– В лицо признал?
– Так он же в мундире был…
– А лица ты не разглядел?
– уже сильно негодуя, продолжал Архаров. Негодовать тут, впрочем, следовало на самого себя. Он же с самого начала знал, что попорченное чтением книг зрение Устина ночью бесполезно. И признать Клавароша бывший дьячок мог только по ярким и несомненным признакам - росту, фигуре, ловкости движений и мундиру.
– Нет, ваша милость.
– То бишь, ты видел высокого человека в полицейском мундире? Прелестно! Пошел прочь с глаз моих…
Много всяких пакостей преподносили шуры и мазы московскому обер-полицмейстеру. Но вот архаровцами еще не рядились.
Коли они возьмут себе такую моду, в Москве вообще все кубарем пойдет, всякая сволочь начнет колобродить, а валить все станут на архаровцев…
Позвольте… Было же не так давно нечто весьма похожее! Но что, но что?…
Раздумья были подобны тому, как если бы кто шарил шестом в заросшем пруду, надеясь добыть со дна нечто ценное, а вытаскивал то старый башмак, то собачий труп.