Блуждающий Трактир
Шрифт:
Что ей было делать? Гоблины. Ей было стыдно, что она выгнала Рэлка, но… нет, она могла расписаться под каждым словом. Но в голове Эрин также до сих пор звучали слова Магнолии.
Она слаба. Все те великие вещи, о которых говорила женщина… Эрин действительно была неспособна сделать что-либо без посторонней помощи. Она даже не могла противостоять Рэлку без всеобщей помощи.
Так. Значит. Что она могла сделать?
— Повысить уровень.
Это был её единственный выход, не так ли? Эрин вздохнула. Сильнее.
— Ну, у меня есть одна идея.
Завтра она может…
Кто-то постучал в дверь. Эрин нахмурилась. Поздний ночной гость? Трактирщица задумалась о том, чтобы ответить, что они закрыты. Она прошаркала к двери и отперла её, резко распахнув, и замерла на пороге. А после улыбнулась, её лицо озарилось радостью и облегчением.
— Риока?
***
Я зла.
Думаю, я всегда злилась. С тех пор как я разочаровалась в людях, на которых равнялась. С того дня, когда я перестала верить в героев.
Это долгая история. И, наверное, во многом я сама виновата. Давным-давно была одна сердитая девочка, которая злилась на всех. Бунтовала.
Мы все проходим через эту фазу. Но я так и не смогла преодолеть чувство ярости, когда узнала, что мир несправедлив. Что, несмотря на то что мне была уготована прекрасная жизнь, в ней всё ещё было так много несправедливости.
Временами я забывала об этом. Я бежала, бежала, чтобы забыть, и в итоге убежала в другой мир, где, как мне казалось, я могла быть счастлива.
Но теперь всё вернулось. Всё та же старая ярость, рычащий зверь в моём нутре, клокочущий гнев, кипящий в моём сердце.
Такие эмоции могут привести меня к убийству. А в этом мире есть люди, которых стоит убить. Нет… не люди.
Монстры. Просто монстры.
Под моими ногами хрустит снег. Я шагаю вперёд, маленький детёныш гноллов неловко шагает рядом со мной. Мой желудок пуст, и голова кружится.
Я на грани. Точнее, уже за ней, по правде говоря. Две мои культи на правой руке ноют. Я измучена, голодна, ранена.
И так зла.
Даже сейчас ярость грозит поглотить меня. Я…
Я никогда раньше не была в такой ярости.
Я чувствовала гнев раньше. Жгучий и кипящий. И я чувствовала ярость, глубокую и клубящуюся, нарастающую, как в скороварке, готовую взорваться от хорошей искры. И я чувствовала ярость, всепоглощающую, прожигающую дыру в моём разуме, уничтожающую здравый смысл. Но это… это другое. Это чувство пугает даже меня.
Это чёрная ярость, ужасное безумие, вцепившиеся в меня когтями. И вместе с ним я слышу голос, который, как мне казалось, я похоронила. Он шепчет мне.
Убей всё. Убей всех. Зарежь их. Выколи им глаза. Разорви их на куски.
Пусть этот чёртов мир сгорит.
Я не могу перестать смотреть на свою руку. На место, где должны быть мои
Все мертвы.
Всё из-за меня.
Гоблины. Я просыпалась с криками две ночи подряд с горящей от заражения рукой. Я напугала Мршу. Даже сейчас молодая гнолл следует за мной, но на расстоянии. Она боится меня и, возможно, ненавидит за то, что я сделала.
За цену, заплаченную за её жизнь и мою тоже.
Я смотрю вниз, на неё, а гнолл смотрит вверх, на меня. Её мех сейчас такой белый – цвета свежего снега. Если она остановится, то станет практически невидимой, и её карие глаза – единственный настоящий цвет на её теле, не считая когтей и носа. Она… молчалива.
Она всегда была молчаливой. Но теперь Мрша ходит как призрак. Она потеряла своё племя. Свою семью, своих друзей…
Всё из-за меня.
Даже сейчас я вижу фей, парящих над головой. Я слышу Уркша, слышу его голос среди звуков умирающего вокруг него племени.
— Мы предлагаем всё.
Кто-нибудь из них выжил? Хоть кто-то? Или вся эта проклятая армия тоже погибла? Какова была цена?
Мрша спотыкается, зацепившись за что-то в снегу. Я останавливаюсь, и она медленно поднимается на ноги.
Она устала. И голодна. Никто из нас не ел.
— Осталось ещё немного. Ты можешь идти?
Она кивает. Я киваю в ответ. Больше сказать нечего. Если я понесу её, то свалюсь через километр.
— Прости меня.
Сколько уже раз я это говорила? Сколько раз я видела это, когда просыпалась и вспоминала? Мрша просто молча смотрит на меня осуждающим взглядом. Но она не может сказать мне, что чувствует.
Да это и неважно. Я знаю. Я знаю, каково это – потерять веру в того, кем ты восхищался. Я подвела Мршу. Я принесла ей истории, а потом смерть. Я подарила ей маленькую мечту, а потом забрала всё, что у неё было.
Я… это всё моя вина*.
*Конечно, нет. Я знаю, что это не так. Я не несу ответственности за всё это. Не я заставляла армии сражаться, и не я заставляла гоблинов убивать. Но это моя вина. Только моя.
Слишком поздно возвращаться. Слишком поздно предлагать что-то другое. Всё, что осталось, – это она, и я должна позаботиться о ней. Поэтому я поворачиваюсь и смотрю на заснеженные равнины.
Что-то пролетает в поле моего зрения. Тело из хрусталя и льда. Бессмертие, застывшее в форме маленькой феи. Она смотрит на меня.
— До города, искомого тобою, всего час пути. Не останавливайся сейчас.
Это почти заставляет меня рассмеяться. Феи беспокоятся о нас. Обо мне. Я гляжу на говорившую фею.
— Какова была цена? Что было заплачено, что потеряно?
Она молча смотрит в ответ. Это тот же вопрос, который я задаю каждый раз, когда они приближаются. Фея молча улетает обратно к остальным.