Блю из Уайт-сити
Шрифт:
По-моему, это верная позиция, особенно в данных обстоятельствах.
Стараясь не отводить глаза в сторону — типичная ошибка начинающих врунов, я спокойно объясняю:
— Вы ее не знаете. Я с ней познакомился в отпуске. Она американка. С обалденными зубами.
Я уверен, что детали делают рассказ более правдоподобным. См. оглавление (ненаписанного) «Справочника для лгунов» Фрэнки-Выдумщика, раздел «Детали и их использование в создании правдоподобной лжи».
— Ну, тогда она точно тебе наврала. Американки читают книжки типа «Как разогреть мужчину в постели». И там написано: притворяться. Вот все американки и притворяются, —
— И когда это было? — спрашивает Нодж с невинным видом.
Я думаю, он действительно задает невинный вопрос, а не пытается меня подловить. В глубине души он мне верит. Как ни странно, у него есть на это основания. И все же…
— Мы с ней встречались? — не унимается Нодж.
Теперь у меня закрадываются сомнения. Может, его вопросы совсем не так невинны? Нельзя терять бдительности ни на минуту. Кругом враги.
«Не надо на меня давить», — мысленно взываю я к нему.
Не надо давить, а то может выясниться, что женщиной, которую я довел до оргазма столько раз, сколько вам и не снилось, окажется Рут. Да-да, ты не ослышался, Рут, твоя бывшая. Твоя единственная большая любовь, твоя точка опоры в изменчивом мире. Верная Рут. Верная — подходящее слово. Пять раз: хоп ля-ля, хоп ля-ля, хоп, хоп, хоп. Так что ты лучше докуривай тихонечко и не лезь.
Нодж открывает рот, чтобы что-то сказать. Я готов нанести ответный удар, я уже поддался соблазну бросить ему в лицо неприкрытую правду. И тут, как раз вовремя, подходит официант со счетом.
Тони берет счет. То, что будет происходить дальше, я знаю наизусть. Колин сжимается, Нодж каменеет. На некоторое время я под вполне благовидным предлогом отодвигаю Веронику на задний план своего сознания.
— Сотня на четверых. По двадцать пять с каждого. Нет. С меня больше. Я заплачу чаевые. Так что с меня тридцатка. Идет? — И Тони бросает на стол три десятифунтовые купюры, потом берет мобильный и начинает звонить.
Мы с Ноджем обмениваемся взглядами. Я беру счет. Тони, заказавший самое дорогое блюдо в меню, десерт и несколько коктейлей, поужинал фунтов на сорок. Колин, денег у которого почти нет, выпил бутылку пива, а из еды взял только цыпленка — не больше, чем на десять фунтов. Мы с Ноджем, это истинная правда, наели фунтов по двадцать пять каждый. Колин ерзает на стуле, ему неприятно, но он все равно лезет за кошельком. Я уверен, что он промолчит из боязни прослыть жмотом.
— Мне нужно в сортир.
Нодж направляется в туалет. Тони продолжает разговаривать по телефону. Официант подходит, чтобы забрать деньги. Ресторан уже закрывается. Не прекращая разговора. Тони поднимается. Я тяжело и беззвучно вздыхаю. Все то же самое, все то же самое. Опять Тони проехался за чужой счет. Колин сидит, опустив голову. Нодж ушел в туалет. Я хочу заступиться за Колина. Хотя бы раз…
Конечно, обычаи надо уважать. Я окликаю Тони, который уже направился к двери.
— Тони, неправильно как-то получается.
Не сомневаюсь, что он слышал, но делает вид, будто это его не касается, и продолжает трепаться по телефону. Я оглядываюсь на Колина. Он по-прежнему сидит понурившись. Снова подошел официант.
— Вы не могли бы подождать еще немного?
— Ресторан закрывается, сэр.
Я, наконец, перехватываю взгляд Тони и начинаю жестикулировать.
— Не сходится, Тони. Я про счет. Колин взял только…
Тони закатывает глаза, как будто речь идет о сущем пустяке. Он достает кошелек, вытаскивает
— Да, ладно, Фрэнки. Мы разделим разницу между собой.
Я киваю. В конце концов, Нодж, несмотря ни на что, способен рассуждать здраво.
Колин приготовился положить свои двадцать пять фунтов, но я отсчитываю от них десять, а остальное отдаю ему обратно.
— Это слишком много, Кол.
— Послушай, я согласен разделить счет поровну. Правда.
Но я знаю, что в душе он против. Он много тратит на лечение матери, зарплата у него меньше, чем у Ноджа, другими словами, он нищ как церковная мышь. Нодж дает тридцать, я тоже, и Колин неохотно забирает пятнадцать фунтов назад, но я не сомневаюсь, что на самом деле он испытывает благодарность. И все-таки в этот момент я не знаю, на кого злюсь больше: на него или на Тони. Какая-то часть меня устала от вечной необходимости оберегать Колина. Ведь я делаю это уже в течение двадцати лет, прости, Господи.
— Смотрите!
Нодж держит в руках двадцатифунтовую купюру и улыбается.
— Что?
— Только что нашел, приклеилась к подошве вместе со жвачкой.
Почему ко мне ничего не приклеивается? Потому что я не такой счастливчик, как некоторые, не будем называть имен.
Мы выходим из ресторана, Тони по-прежнему орет в свой телефон, Нодж тщательно отскребает остатки жвачки от двадцатифунтовки. Я чувствую наступление момента истины, он охватывает меня, как поток воздуха от проходящего поезда метро. Ситуация нелепая. Мне нужно сказать им то, что я собирался сказать, а все уже расходятся. Это на меня похоже. Откладываю принятие решения до последнего и загоняю себя в угол. Тони наконец заканчивает разговор. Мы все ждем снаружи, чтобы попрощаться. И неожиданно меня прорывает — слова слетают с губ незаметно, как будто против моей воли.
— Я женюсь.
Все, кроме меня, смеются, потом и я присоединяюсь к всеобщему веселью — просто потому, что оно заразительно. И, как гром среди ясного неба, в голове у меня высвечивается мысль: «Я люблю своих друзей».
Я их люблю. По крайней мере, я так думаю. Конечно, все любят своих друзей, но как можно быть в этом уверенным? Любовь к друзьям так похожа на любовь к родителям. Ты знаешь, что они всегда рядом, пока с ними все в порядке. Любовь к родителям и друзьям проявляется в их отсутствие, тогда как любовь к женщине, если это любовь, всегда обозначает себя, ее можно ощутить, она звенит колокольчиком в груди и рвется барабанным боем наружу. По крайней мере, в первые две недели.
Поэтому любовь к друзьям во многом вопрос верности. И я верен своим друзьям. Верен Тони, Ноджу и Колину, моим старым, самым лучшим друзьям. И я их люблю. Я хотел бы сказать, что они мне нравятся, но что-то мешает сделать это. Скорее всего, прошлое. Оно одновременно разъединяет и объединяет нас. Я уже давно не задаю себе вопроса, нравимся ли мы друг другу. Мы просто… друзья. Это как массивная мебель в гостиной, такая, что с места не сдвинешь. Дружба — это… некоторая устойчивая исторически сложившаяся расстановка. Им уже никуда от меня не деться. Они — часть моего прошлого, а ведь без прошлого нельзя. Кто ты без прошлого? Откуда?