Блюз бродячих собак
Шрифт:
Я молчала. Мне было трудно, но я молчала.
— Мне нужно, чтобы ты оказала мне услугу. Услуга будет хорошо оплачена.
Пауза. Молчание.
— Мне нужно, чтобы ты познакомилась с одной девицей и подружилась с ней, — наконец раскрыл карты доверитель.
— ЧТО?!
Я была так поражена, что даже перестала его ненавидеть. Правда, лишь на одно мгновение.
— Как видишь, ничего аморального, — язвительно продолжал юниор. — А ты что подумала?
Я попыталась поднять руку и почесать затылок, но что-то звякнуло на коленях, и правая рука потащила
Не верите? Проверьте!
— Слушай, почеши мне голову, — не удержалась я и нагнулась к юниору. Тот испуганно отпрянул в сторону.
— Вот еще! Может, у тебя вши!
Затылок зачесался с такой силой, что я сама испугалась начальной стадии педикулеза.
— Я сейчас умру! — сказала я. На глазах выступили слезы. — Или почеши затылок, или пускай руки освободят. Я сейчас умру.
Юниор высунулся из окошка и крикнул служителям порядка:
— Эй!
Самое подходящее, на мой взгляд, обращение. Другого они и не заслуживают.
Несимпатичный мент подбежал к нам. Если бы у него был хвост, он бы им повилял.
— Сними наручники, — велел юниор.
Тот с сомнением нагнулся к окошку и оглядел меня:
— Психованная она какая-то…
Тут чесотка поразила меня, как чума. Я опрокинула голову на спинку сидения и принялась с остервенением возить ею в разные стороны.
— Вон, видите, — кивнув на меня, посетовал мент. — Типичная психопатка.
— Сними наручники, — повторил доверитель, не повышая голоса. И противный мент послушался.
Что-то ворча себе под нос, подошел к дверце с моей стороны, покопался в кармане и достал ключ от наручников. Грубо схватил мои руки и щелкнул замком.
Свобода!
Я немедленно схватилась двумя руками за голову и принялась чесаться. Чесалась долго, с наслаждением. В общем, по словам медведя Балу, устроила себе большой почесон.
Мужики брезгливо наблюдали за моими действиями сразу с двух сторон. Наконец чесотка отступила, я опустила руки и затихла.
— Ты почесалась? — осведомился юниор.
— Не надо больше наручников! — взмолилась я, сгорая от унижения.
— А ты будешь хорошо себя вести?
Я закивала.
— Ну ладно, — смилостивился доверитель. И добавил, не глядя на мента:
— Свободен…
Тот удалился. Вечерний воздух стал значительно чище.
Я нагнулась и принялась распутывать ремень, стиснувший щиколотки. Только сейчас я почувствовала, как онемели мои бедные ноги. Я размотала грубую петлю и не сдержала стона.
— Не жми из меня слезу, — немедленно отреагировал юниор.
— Из тебя, пожалуй, выжмешь…
— В общем, ты поняла, что мне нужно.
— Поняла.
— И?
Я немного подумала, массируя щиколотки, усеянные колючками.
— У меня есть альтернатива? — спросила я почти заискивающе.
— А как же?! — удивился он. — Альтернатива есть всегда! Начнешь опытным путем изучать социальную справедливость в российских тюрьмах! Извини, не знаю, в какую именно
— Понятно.
Скажу честно, альтернатива меня не вдохновила. К тому же, мне страшно хотелось домой. Залезть в теплую ванну, полистать журнал «Наука и жизнь» и мирно отойти ко сну. Поэтому я понадеялась на знаменитый русский «авось» и бездумно ответила:
— Черт с тобой. Подружусь.
— Хорошо, — ответил доверитель, не меняясь в лице. — Сейчас быстренько заявление подпишем — и ты свободна.
— Какое заявление? — всполошилась я.
— Да ничего особенного, — рассеяно успокоил меня юниор. — Об угоне автомашины. Протокол уже составили, я думаю… Сейчас подпишешь его — и домой, бай-бай…
— Я же согласилась! — напомнила я дрожащим голосом.
— Да я и не собираюсь давать ему ход! — заверил наниматель. — Это на всякий случай. Если ты передумаешь.
Он высунулся из окошка:
— Эй!
И добавил второе слово.
— Протокол!
На этот раз к нам приблизился усатый. Видимо, в этой паре он был старшим. В отличие от своего угодливого напарника, усатый шел не с таким отвратительным собачьим вилянием зада. Нет, он двигался неторопливо, можно сказать, с некоторым достоинством. Он бы мне даже понравился, если бы не был такой сволочью.
Усатый уселся на переднее сиденье, развернулся к нам и спросил заботливым голосом:
— Ремень-то сняла?
— Сняла, — угрюмо ответила я, продолжая растирать кусающиеся ноги.
— Вот и славно. А то я совсем про тебя забыл. Еще бы немного — и ты бы несколько дней ходить не смогла.
Добрый такой. Как в рекламе одноименного сока. Я не нашлась, что ему ответить.
— Протокол готов?
— Готов.
Усатый передал нанимателю лист бумаги.
— Свидетели?..
— Все на месте.
— Хорошо.
Юниор включил боковую лампочку, поднес бумагу к матовой пластмассе, тускло осветившейся изнутри, и внимательно прочитал написанное. Потому, как удовлетворенно он кивал головой, я поняла: моя песенка спета. Не знаю, буду ли я оригинальна, если заявлю, что не хочу в тюрьму. Но, поверьте, я заявляю это совершенно искренне.
Юниор повернул голову в мою сторону. Его рот скривила гнусная ухмылка.
— Можешь подписать, не читая, — заявил он. — Составлено грамотно.
И добавил, явно пародируя рекламу с участием Розенбаума:
— Это я тебе как юрист говорю.
Спала я как убитая. Только не подумайте, что у меня такая крепкая нервная система. Совсем наоборот! Я завожусь от малейшего повода, а после не могу уснуть всю ночь. Именно поэтому в моем холодильнике всегда дежурит упаковка «Донормила». Гадость, я вам скажу, страшная! Но раньше я сидела на «Димедроле», а это еще гаже. Во-первых, ночью вместо снов тебя мучают какие-то галлюцинации. Впрочем, и после «Донормила» почивать на ложе из роз не приходится… Но «Димедрол» вызывает жуткое привыкание. Постепенно приходится увеличивать дозу и глотать вместо одной таблетки две. Потом три. Потом четыре.