Блюз бродячих собак
Шрифт:
Чувствовалось, что именно это и было главной и конечной целью опуса, а вовсе не такие мелочи, как сюжет, психологизм, литературный язык, правдоподобность и характеры героев.
Авторши просто надрывались в попытках воссоздать нереальный, несуществующий мир, где действовали галантные и глупые банкиры, не знающие, кому отдать наворованные в прошлом деньги, приезжие провинциалки, сразу и прочно ступающие на красную ковровую дорожку по пути в пентхаус, неудачливые наемные убийцы, не знающие с какой стороны у винтовки оптический прицел, и тому подобные
Причем у меня сложилось такое ощущение, что дамы-писательницы кое-что знали о реальной жизни и ее трудностях. И даже, возможно, с ними сталкивались лично. Но приложили все усилия, чтобы ни один читатель об этом не догадался.
Еще одной разновидностью кассовой литературы были так называемые любовные романы. О произведениях под иностранными псевдонимами умолчу из брезгливости. По-моему, они не заслуживают отдельного упоминания.
Отечественное поле было засеяно романами, где любовь во избежание скуки смешивалась с элементами детективного жанра. Но в целом, эти романы тоже повествовали о красивой жизни.
Преуспевающие дельцы, опальные олигархи, родовитые и богатые французы с русскими корнями — все умудрялись вляпаться в неприятную историю!
Что ж, в этом присутствовал элемент правдоподобия, ибо жизнь наша такова… И помогала им выпутываться из всех передряг, конечно же, женщина. По ходу действия герои выясняли, что неземная любовь — вовсе не выдумка отдельных дам-романисток, преодолевали трудности и, оставив за спиной парочку-другую трупов, рука об руку устремлялись в светлое, одухотворенное и обеспеченное будущее.
— Читатель не хочет обременяться проблемами, — объяснил мне веселый молодой продавец на книжном рынке, отбирая популярную литературу. — Ему и так все осточертело.
Что ж, за одно только героическое усилие по утаиванию грустных нынешних реалий, я бы этим писательницам шлепала медаль на грудь. Хотя, с другой стороны…
С другой стороны, кто сказал, что читать серьезную и умную литературу — это каторжный труд? Войнович, например, назвал это утверждение глупостью!
Может, просто не пришел писатель, который сумел бы о наших нынешних трудностях и проблемах рассказать настолько талантливо и интересно, что нам захотелось бы это прочитать?
Вполне возможно!
Вспомните «Мастера и Маргариту». Кто скажет, что этот роман трудно читается? Только тот, кто его не читал, уверяю вас! Другое дело, что каждый читатель почерпнет из него в меру собственных сил, ума и житейского опыта. Кто-то копнет глубже, кто-то воспримет только поверхностную смешную и увлекательную форму рассказа… Якобы несерьезную.
«Якобы…»
Станиславский говорил своим актерам: «Зритель считает театр развлечением. Не будем отнимать у него эту иллюзию. Пускай приходит развлекаться. Некогда он усядется в кресло, погаснет свет и разойдется занавес, мы будем делать с ним то, что считаем нужным…»
По-моему, очень точное кредо любого творца.
Литература — это развлечение? Да, конечно, развлечение! Но при этом талантливый автор способен лепить
Так что проблема, по-моему, не в читателях.
Проблема в писателях.
Когда-то, очень давно, я заболела графоманством и написала длинный запутанный роман на тему истории Древнего Египта. У нас в доме жила женщина, работавшая в сценарном отделе одного известного московского театра. И после уговоров моей мамы, подкрепленных небольшой суммой наличных, она согласилась почитать мой опус и высказать о нем свое мнение.
— Прежде всего, — размеренно говорила дама, глядя мимо меня куда-то в стену, — читателя не интересуют проблемы тысячелетней давности. У него своих полно. Но свои проблемы читателя тоже интересуют мало. Пишите о красивой жизни, даже если вы не знаете, что это такое. Читатель тоже не знает, так что уличить вас в невежестве не сможет.
— Теперь о героях. Их слишком много, и у них слишком сложные имена, — продолжала дама, не отрывая взгляда от стенки. А я только покорно кивала, как китайский болванчик. — По именам называйте только нескольких главных действующих лиц, остальных старайтесь характеризовать иначе. Местоимениями или прилагательными… И еще. Ваш литературный язык слишком громоздкий. Читатель не хочет читать длинные фразы. Изъясняйтесь коротко. Существительное, глагол. В крайнем случае — прилагательное. Если нет другого выхода — дополнение или междометие. Но лучше этого избегать. Существительное — глагол, существительное — глагол, вот формула успеха на сегодняшний день!
И прочитав произведения нынешних кассовых лидеров, я с рецензентом согласилась. Существительное — глагол. В крайнем случае — прилагательное. И все в восторге.
Все ли?
Дама-рецензентка напомнила мне мать одной моей однокурсницы. Людмила Константиновна преподавала на филфаке, и студенты ее страшно боялись. Я долго не могла понять, что же такого страшного может быть в хрупкой, маленькой, интеллигентной женщине до тех пор, пока случайно не попала на экзамен, который она принимала у своей группы.
Слушая отвечающего, Людмила Константиновна смотрела куда-то мимо его плеча. В стену, в потолок, в окно… И ни словом, ни взглядом, ни жестом не выражала своего отношения к ответу. Знаете, иногда смотришь на преподавателя и понимаешь: ты на верном пути.
А иногда посмотришь, и язык присыхает к гортани…
По лицу Людмилы Константиновны догадаться, на какой же ты тропинке, было совершенно невозможно. «Каменное» — вот самое подходящее слово в данной ситуации.
Она выслушивала ответ до конца, не перебивая студента и не помогая ему. После этого еще минуту молчала, как бы давая возможность реабилитироваться, и, если тишина не нарушалась, спрашивала: