Body-Бог, или Месть неандертальца

Деринг Геннадий

Соделались тучны, жирны,

Вы заболели гордостью и барышами.

В упорстве злых сердец,

Лихвой кабальной ближних жали,

Не говоря об иноверцах.

Лишили нищих справедливого суда,

Провозгласили целью силу и злонравие,

А я вам землю вожделенную отвёл

И в число первенцев своих поставил.

Вы говорили Мне: «В Сионе Господу открыта дверь.

Пиписьки всем кагалом мы обрезали, проверь!

Но ложной клятвой вы клялись!

Вы побежали от Меня, как

крысы, вроссыпь,

Как в поле ратники неверные!

И я позволил крепость взять,

Чтоб сжечь лукавой веры скверну.

В ту пору Я мечтой другою был уже обуян:

Предполагал изгнать из Хомо на ура

Валуя, обалдуя и холуя,

Короче говоря, раба.

Христа проектом был Я занят

Я к выводу пришёл: пиписьки

Можно и не обрезать заранее,

Необрезание вменить, как обрезание.

Я мыслил уже о Христе: дух надо обрезать!

А вы тут со своим Ваалом вылезли опять…

Но что об этом вспоминать?

ИАКОВ (запальчиво).

Нет, уж я вспомню,

Какими Ты нас осчастливил «барышами».

Ловите слов моих ушами!

(Иаков горько замолкает.)

ОТ БОГА – К БОГУ

ИСИДА.

Мы слушаем. Что было после?

Подробнее отселе!

ИАКОВ (с дрожью в голосе).

Известно всем несчастное моё

Жидьё-битьё.

Изгнанник, чужестранец, нищий,

Все не своё: язык, закон, одежда, пища.

Истерзанный, забитый…

За что испанцы мстили нам? А галлы? Бритты?

Подобен льву магометанин Исмаил

И коршуну – Матфей-христианин…

(Секретарь Матфей недовольно хмурится.)

Едва один палач нас оставлял,

Звериную ослабив мотку,

Как тотчас же другой

Железным клювом продолжал

Его веселую работку.

Все эти фердинанды, болдуины, торквемады,

Хильперики, людовики, конрады,

Епископы, аббаты, короли

Мои достатки кровные гребли.

Обрезанного по закону Авраама,

Несчастного Абрама

Под страхом сабли и пищали,

Схватив за пейсы, трижды в воду окунали,

Нередко дважды извлекая из купели:

«Благослови, господь, сию макрель!

Не взял Абрама пест –

Возьмет Абрама крест!"

Но как Абрама не крести,

Он всё кричал: "Пусти!".

И, окрестившись, в смелый он вступал дискурс,

Шепча под нос, что не был сыном божьим Иисус!

Перед мучителями лежа ниц в пыли,

Мочили мы слезами клочки чужой земли,

Пытаясь утонуть в чужой траве лицом –

Ведь

в эту землю хоронили мы отцов!

И был невыносим наш горький плач,

Порой им даже трогался палач…

Там, на оставленных погостах,

Язык вороньего я понял грая,

Там в Якове Твоем, Отец,

Свершилась перемена роковая.

Как в стае хищных птиц

С листом оливы голубя не знаем лёт,

Так в человеческих сердцах

Премудрость Божья не живёт!

Она лишь вертится на кончике их языка,

Как жалкий щит от рока,

Для оправданья зла и грязного порока.

Твоя Божественная благодать

Давно покинула двуногих свору,

И если возвратится вспять,

То через тыщу лет,

Во всяком случае, не скоро.

Увы, но зверь двуногий,

По-настоящему лишь демона с когтями

Во всемогущем почитает Боге!

(В продолжении речи Иакова Люцифер

не спускает глаз с Боди-Бога,

следя за малейшими переменами в Его лице.

Боди-Бог смотрит мимо Иакова, сдвинув

густые брови, охватив голову ладонями

и незаметно затыкая пальцами уши.)

ИАКОВ (с напором).

Не знаю, сколько надо было раз

Воззвать к Тебе, забывшему Завет,

И, взоры вперив в небеса,

Пустых небес прочесть ответ!

Что тут скрывать? За разом раз Тебя, Отец,

Не мог я обнаружить,

Когда Ты именно был нужен.

Тогда я начал понимать, и раз за разом пуще,

Тебя не как вечное Сущее,

А как сухую оболочку,

Как скорлупу , обмазанную блендомедом,

Как раковину перламутровую,

Беспозвоночным ведомую…

(Лицо Иакова искажается болезненной

гримасой, он трёт лоб ладонью,

издавая невнятное мычание.)

Какая-то с тех пор мне часто мнится раковина,

Её скрывает пелена…

Костянка, кажется, просверлена…

БОДИ-БОГ.

Воды и аспирин!

(Иаков глотает таблетку и запивает её водой

из поданного судебным приставом

фиала.)

ИСИДА.

Есть ли свидетели твоих блужданий в Бозе?

ИАКОВ.

Я благодарен за прозрение Спинозе.

Мы с Барухом судьбу делили на двоих,