Body-Бог, или Месть неандертальца
Шрифт:
Я, как великая всего живого Мать,
Сама-то на разрыв была Отцу подстать.
Бывало, не поймёшь, кого в кипящем мире
Вперёд утешить, приласкать, утихомирить…
Одно я знаю твёрдо:
Homo не жил без Божества ни дня.
Никто в ином не убедит меня!
Нужно понять Отца:
В любой из ипостасей одну Он заводил шарманку.
До петухов поднимется, бывало, и долбит спозаранку:
«Дети! От вас Всевышнему
Не нужно
Будьте в делах самостоятельны
И к ближнему внимательны!
Не возгорайтесь страстью к его бабкам,
Наложницам, подругам
И завистью к его большому уду.
И с вами Я вовек пребуду!»
БОДИ-БОГ (нетерпеливо).
Твои соображения, премудрая адвокатесса:
Какую точку ставим мы в конце процесса?
ИСИДА (вздохнув и сокрушённо покачав головой).
Я не могу по статусу небесной матки Божией
Потребовать суровой кары
Даже последней уголовной роже.
Мир и гражданское согласие,
Ничтожное бла-бла
Превыше подлого бабла.
Репрессию пусть экономят россияне,
Они достаточно ей наигрались ранее.
Высокий суд! Будь милосерд,
Прости преступников за счёт их жертв!
Кто смел – тот съел,
Таков итог исследованья дела,
Простая, как мычанье, истина.
К Иакову же и ко всем ворам российским
Финансовую примени амнистию…
МЕЖДУ СЦИЛЛОЙ И ХАРИБДОЙ (ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО ИАКОВА)
(Исида подходит к клетке подсудимого. Вид у неё сумрачный.)
ИАКОВ.
Мне бзики продолжать,
Благая Мать?
ИСИДА.
Скажу тебе, как адвокат с приличным стажем,
Я с изумлением смотрю на эту лажу.
И даже думаю порой, что мой подельник
Сошёл с катушек в самом деле.
Доселе только Люцифер
Умел Отца порой слегка дурачить.
Не гамлетуй, оставь репризы,
Ещё назначит экспертизу!
ИАКОВ (тоскливо).
Я, Мать, запутался уже: где явь, где сон?
В ушах какой-то похоронный звон…
(Иаков, приволакивая левую ногу и потирая правое плечо,
выходит из загородки для подсудимого
и становится за трибуну перед судейской кафедрой.)
ИАКОВ (тягуче).
Пред вами, горний Суд, гонимый иудей…
Ой вей!
(Хлюпает носом.)
Ну, шо я вам могу сказать?
Меня
БОДИ-БОГ (морщась).
Иаков, поживее.
Преступника здесь судят – не еврея.
ИАКОВ (мотнув головой).
Кто я – вегетатив или рационал?
Я меж градациями вашими завис.
Я, господа, простой жидель.
Трясусь над благоприобретенным,
Как над булдыгою кобель.
Но разве Вы, Высокий Суд,
Не стережёте свой кошель!
Я вечно требую ням-ням.
Мне говорят: «Ты бы и мыло съел,
Что так сдурел!»
Да, у меня имеется домок в Москве, хата в Майами…
А вы хотите, господа,
Чтоб я ходил-гремел костями?
…Когда паскуда римский Тит Ерусалим зорил,
Я не был жидомором, скважиной и хамом.
Ну, за какие пироги меня погромом наградили
Сначала Первого, потом – Второго Храма?!
(Иаков достает из кармана кителя и листает записную книжку.
Обращается к Боди-Богу со слезами в голосе.)
Отец! Ты знаешь, сколько нашего добра
Похитил нечестивый Тит?
Он гору серебра и меди закантарил
И в Рим на триумф свой отправил!
Из кедра инвентарь, из кипариса и маслины
Вагонами на запад гнал, скотина!
Хищения размах сравнится – господи, спаси! –
С разгулом иудейских комиссаров на Руси.
Пропал алтарь кадильный,
Десяток седмисвещников светильных,
А что нахапал Тит во Дворике священников
И во Дворе народа –
Пересчитать не хватит года!
И даже Двор язычников,
Где я, как финансист-меняла, рос,
Где буйствовал пророк Христос,
Где жертвенных мы продавали с выгодой
Тельцов, козлов и голубей, –
Наш знаменитый скотный двор, тех лет Бродвей,
Очищен был до нитки –
Гевалт! Мы даже не успели умыкнуть
Священные пожитки!
А сколько драгоценной древесины
Сгинуло, ситтима!
Отец, мы горькой теме этой
Отдельную беседу посвятим.
Как вспомню, Отче, о погроме титовом,
Во мне свирепый оживает троглодит,
Беда сухая грудь теснит,
Буровит лёгкие и плевру: