Боец Арнаутов

Берг Александр Анатольевич

Тут наш герой немного ошибается, ему просто повезло, что против него двигались танки устаревших модификаций, имевших лобовую броню в 15 или 30 миллиметров, так как начиная с марта 1940 года лобовая броня Т 3 была увеличена до 50 миллиметров, в то время, как снаряд 37 миллиметровой немецкой противотанковой пушки мог пробить вертикальный лист брони толщиной в 50 миллиметров только со 100 метров.

На поле постепенно разгорались костры от горящих немецких танков и бронетранспортёров, а мои разведчики отстреливали немецкую пехоту, которая высыпала из бронетранспортёров и двигалась за бронетехникой, прикрываясь от нашего огня их бронёй. Пулемёты пока молчали, с противником вполне справлялись и СВТ, зато в случае чего будет немцам сюрпрайз, а так пока их держали на расстоянии, да и сами немцы не горели желанием лезть вперёд под наши пули. Первую атаку мы отбили достаточно легко, а на поле остались гореть два десятка немецких танков и десятка с три бронетранспортёров. Затем был артобстрел, и вторая волна, правда теперь немцы сменили тактику, первыми шли бронетранспортёры, а танки остановились примерно за километр от села и с места стали вести огонь по нам, таким образом поддерживая атаку своих камрадов. После того, как они таким образом выбили нам три орудия, оставшиеся пока затаились, а на сцену вышли бронеавтомобили БА-10, которые пока были у меня в резерве. Их более мощные 45 миллиметровые орудия могли достать на такой дистанции немцев, вот

они и стали их выбивать. Скрываясь за постройками, они делали один — два выстрела и прятались за домами и сараями. А наступающими бронетранспортёрами занялись бронебойщики, у меня было три трофейных немецких противотанковых ружья и два наших ПТРД, вот из них и стали отстреливать бронетранспортеры. Стреляли в основном в капот, что бы или просто вывести из строя двигатель, или при большей удачи его поджечь, всё же он бензиновый. Вот тут нам и пригодились пулемёты, но и сейчас их не использовали все, а только с пяток, оставив ещё с десяток в резерве. И во второй раз нам удалось не подпустить противника к селу, а немцы, потеряв с половину танков, что вели огонь с расстояния отошли, но ненадолго. После короткого миномётного обстрела последовала третья атака и тут нас смогли неприятно удивить.

Из рощицы выехали шесть самоходок StuG III, бронеавтомобили естественно попытались их обстрелять, но безуспешно, снаряды их орудий не могли пробить лобовую броню немецких самоходок.

В 1942 году были проведены испытательные стрельбы по немецким танкам, в том числе и по самоходке StuG III, в итоге выяснили, что наше 45 миллиметровое противотанковое орудие, как и его танковые версии, не пробивали 50 миллиметровую лобовую броню немецкой самоходки даже в упор, только 30 миллиметровую бортовую с дистанции от 850 метров.

После безуспешный попыток подбить самоходки, в ходе которых мы сами потеряли один БА-10 от ответного огня, я приказал прекратить огонь. Немцы, заставив нас замолчать, снова пошли уже в третью атаку на село, пришлось подпустить их почти в упор и только потом открыть массированный огонь. Хотя сами самоходки подбить не удалось, но третью атаку мы отбили, правда это стоило нам хороших потерь. В итоге у меня остались только три противотанковые пушки и один БА-10, остальные были в ходе боя уничтожены, но и остатки раненых мы вывезли. Мы держались уже больше четырёх часов, так что грузовикам хватило времени вернуться назад и снова загрузится ранеными, хотя конечно не все из них перенесут дорогу, но тут уже кому что на роду написано. Начало темнеть и немцы похоже решили на сегодня закончить. Нам повезло в том, что обойти село было нельзя, со стороны противника был очень густой и заснеженный лес с оврагами, непроходимый для обычной техники, вот пехота могла там пройти, правда по пояс в снегу и немцы кстати разок попытались это сделать, но мои боковые заслоны с пулемётами просто выкосили их и немцы больше не рискнули идти в атаку без поддержки бронетехники. Хотя мы и отбились, но вот потери меня совсем не радовали, примерно треть бойцов убитыми и ранеными и почти все орудия и бронеавтомобили, хотя конечно и немцев мы тут набили немало, минимум танковый и пехотный батальоны навечно остались здесь. Ночью подошли подкрепления, пехотный батальон и противотанковая батарея. Капитан, командир батальона лишь уважительно присвистнул, когда увидел в ночном свете луны то, что мы набили за день. Его прислали нас сменить, подбросив силы из резерва фронта, а я сделал ему прощальный подарок. Понимая, что в прямом бою мне немецкие самоходки не уничтожить, пока они будут держаться на расстоянии и поддерживать своих огнём, я решил по старой памяти их сжечь на привале. Трое разведчиков после полуночи по протоптанной немцами тропе ушли к ним в тыл и найдя самоходки, а немцы их и не прятали, сняли часового, а затем облив их обильно бензином из канистр, что висели на их бортах, подожгли, после чего сразу рванули назад, пока немцы не всполошились. Минут через десять они услышали взрывы, это рванули от огня снаряды в самоходках, немцы после боя пополнили боекомплект, и он был полным. К нам они вернулись под утро, целые и довольные выполненным заданием. А я ждал только их возвращение и еще в темноте двинул назад в дивизию, своих убитых мы везли с собой, что бы потом их достойно похоронить. Кстати и мотоциклы немецкого дозора и его бронетранспортер оставил прибывшему комбату, нам они в принципе были не нужны, а ему пригодятся. Разумеется, что если бы он их не взял, то забрал бы их с собой, благо, что теперь все мои ребята могли управлять техникой.

Переброска резервов позволила купировать немецкие прорывы, и если и не отбросить их назад, то по крайней мере не дать им глубоко вклинится, так что мы остались на своём месте. Соседям пришлось немного изменить линию обороны с учётом немецкого прорыва, но назад они не отступили. Снова немцы на нас наседали, а мы стояли упёршись рогом, так что максимальный немецкий успех был продвинуться на расстояние в 150 километров до Москвы, после чего они окончательно встали, не смотря на все свои усилия. Не смотря на это, из Москвы были эвакуированы посольства других стран и ряд предприятий, но особой паники не было, хотя немецкие агенты и пытались её организовать. Также на окраинах города строились укрепления, они ощетинились противотанковыми ежами и дотами, но Сталин и ставка в этот раз были уверены, что столицу противнику не сдадут. Из Сибири и с Дальнего Востока шли новые дивизии, но пока в бой не пускались, а в качестве пополнений были дивизии народного ополчения и выздоровевшие раненые.

Я, вернувшись в дивизию, принялся зализывать раны, а именно искать себе новых бойцов в подразделение, частично это удалось сделать за счёт прибывших к нам на пополнение бойцов из госпиталя. Генерал Рудаков дал мне право первой ночи, но набрать получилось всего с десяток новичков, ну как новичков, четверо и раньше служили в разведке, а остальные были уже обстрелянными и достаточно опытными бойцами. Вот только мне было нужно еще не меньше полутора десятков человек, но пока придётся обходится тем, что есть. А 3 декабря на утреней планёрке Добров сообщил, что на днях начнётся наше наступление, так что надо приготовится. Пришлось отдать приказ моим ребятам, что сидели в немецком тылу активизироваться и приступить к уничтожению немецкой артиллерии и складов боеприпасов. Сначала они заложили сюрпризы на складах, а затем метнулись к батареям, где заложили под каждое тяжёлое орудие по зпряду, после чего рванули их. Разумеется, что все тяжёлые орудия в нашей зоне они не уничтожили, но большинство немецких складов в этот день взлетели на воздух. В преддверии наступления стали прибывать сибирские и дальневосточные дивизии, а к нам прибыла дивизия генерала Панфилова. Это для меня она была легендарной, а в этой реальности благодаря моим усилиям не было ни подвига 28 панфиловцев, ни подольских курсантов, чему я четно говоря был очень рад. Я возвращался от Доброва в свою землянку, когда начался авианалёт, внезапный, шестёрка мессеров подошла на бреющем и внезапно вынырнула из-за деревьев. Я только и услышал, что рёв моторов и свист падающей бомбы и уже в прыжке к укрытию меня накрыл взрыв бомбы, свет выключился.

Эпилог

Сначала был какой-то невнятный шум, постепенно он трансформировался в речь и я понял, что слышу радио, наше радио. Тут, после совсем короткой паузы раздался хорошо мне знакомый голос, который стал читать сводку совинформбюро. Наконец открываю глаза и в свете тусклой лампочки начинаю оглядываться. Я лежу на кровати, комната совсем

маленькая, а окно закрыто чёрными шторами светомаскировки и тут мне на грудь плюхается здоровенная и тяжёлая голова Хана, а грудь простреливает болью. С трудом пытаюсь отодвинуть пёселя, а тот радостно повизгивая поднимает свою голову с моей груди и начинает меня вылизвать. Левая рука лежит бревном, работает только правая, правда сил нет ни каких, тут, видимо на визг Хана в комнату заглядывает медсестра, лицо знакомое, но голова ещё плохо соображает, и я не сразу узнаю её, а медсестра ойкнув, убегает. Пока я мучительно вспоминал, кто она такая, пришёл с осмотром врач, а я вспомнил медсестру, это именно её мы вытащили из немецкого тыла с парой раненых, а зовут её вроде Вера, точно, Вера Столярова, её потом в наш медсанбат определили, только это точно не наш медсанбат. После осмотра, врач удовлетворённый ушёл, а я стал расспрашивать оставшуюся медсестру.

— Вы ведь Вера, вера Столярова, я не ошибаюсь?

— Нет товарищ лейтенант.

— Верочка, а где я сейчас?

— В госпитале товарищ лейтенант, в Москве.

— А как я тут оказался, и как сюда Хана допустили?

— У вас ранение тяжёлое, в грудь, а еще в голову прилетело и в ногу, вот вас и решили отправить в Москву.

— А Хан, как его сюда допустили, ведь не положено.

— Не положено, только он вас одного не отпускал, его пробовали отогнать, так он так скалился, что смельчаков не находилось, да даже потом просто вас нести желающих было мало, как только видели вашу зверюгу, вот и пришлось его забрать вместе с вами.

— А ты тогда, как тут оказалась?

— Так благодаря вам и Хану, меня то он знает, всё же сколько вместе были, да и боятся другие медсёстры рядом с ним быть, вот меня с вами и взяли. И палату эту вам эту выделили из-за Хана.

Я лежал и думал о происшедшем, обидно было перед самым наступлением угодить в госпиталь, но с другой стороны хоть жив остался и то хорошо. Вот так я и стал лечится, меня уже прооперировали, удалив из груди осколок бомбы, а ещё были контузия и сотрясение мозга, так что я в основном просто тупо лежал, слушая в пол уха тихо бормотавшее радио. Так и слушал про наше успешное контрнаступление, в ходе которого немцев хорошо гнали назад. Потом был Новый Год, на который я уже кое как вставал и сам ковылял в туалет. Спасибо Вере, которая взяла на себя выгул Хана, да и так она меня выхаживала всё время. К середине января последствия сотрясения прошли, рана на груди почти зажила, только с левой ногой были проблемы, она почти не сгибалась в колене. Приходилось ходить с тростью, вернее хромать, но было и хорошее, наконец награды нашли героя. Видимо на фоне наших успехов в контрнаступлении, высокое начальство решило вынуть из под сукна мои наградные, так как в итоге получилось, что я получил сразу за все свои приключения. В середине января ко мне в палату принесли новенькую форму, причём в её петлицах было не два, а три кубика, старший лейтенант, получается, меня в звании повысили. Форма села, как влитая, и я опираясь на трость, пошёл к выходу. Хан попытался двинуть со мной, но я прикрикнул на него — Место! — и он обижено вздохнув, свернулся клубком на старой телогрейке, которую ему выделили от госпитальных щедрот в качестве подстилки. На улице меня ждала легковушка, а ехали мы в Кремль на награждение. Я ехал и смотрел на город в свете дня, со дня парада считай ни чего не изменилось, так же заклеенные крест-накрест окна домов, заложенные мешками с песком витрины магазинов, временами зенитки на улице в кольце выложенных из мешков с песком брустверов, короче прифронтовой город. В Кремле пришлось подождать, но было тепло, я молча присел на стул, вытянув раненую ногу в сторону. Наконец началось награждение и на меня, к моему большому удивлению можно сказать просто пролился дождь наград. Дали Героя Советского Союза с орденом Ленина, потом ещё одного Ленина, Красного Знамени и Красной Звезды. Честно не ожидал, думал дадут один, край два ордена и всё, а тут такой звездопад. Затем, после фуршета, отвезли назад в госпиталь, где весь молодой и незанятый женский медперсонал стал усилено строить мне глазки. Меня это немного позабавило, понимаю, я для них желанный трофей, но у меня за это время стали складываться отношения с Верой, она и так была в моём вкусе, а тут постоянно общаясь с ней, мы узнавали друг друга.

Наступление прошло удачно, немцев отогнали на 300 — 500 километров и угроза Москве была полностью ликвидирована. К середине февраля меня отправили на выписку, медкомиссия признала меня негодным к строевой, нога так почти и не гнулась, сама, я её конечно мог согнуть, но было больно, да и ходил с тростью. Мне предложили место в одном из военкоматов, многие тыловые командиры писали рапорта с просьбой о посылке на фронт, а в военкомате могли работать и увечные, вот меня вместо одного такого командира и направили. Я к этому отнёсся философски, может кто рвался бы на фронт, а мне честно говоря было достаточно, и не надо давить на мою совесть и сознательность. Я и так за эти месяцы сделал столько, сколько не каждое подразделение сделает, так что свой долг стране и народу считай уже отдал. Ещё из приятного, мне выделили, как Герою Советского Союза, да ещё и покалеченному отдельную трёхкомнатную квартиру в центре, а ребята пригнали мою машину, Рудаков её списал и оформил на меня, чему я был очень ему благодарен. Конечно по идее машина подлежала мобилизации, но я сделал финт ушами, приписал её к военкомату, куда меня направили, так что по сути я получил ещё и водителя, правда придётся делить её с другими сослуживцами по военкомату, а там уже хватало увечных, так что лишняя машина точно будет к месту. Квартира мне понравилась, она даже была с мебелью, сейчас, когда масса народу уехала в эвакуацию, с предприятиями и так, жилищный вопрос в городе не стоял так остро. Не знаю, что будет потом, после войны, но надеюсь квартира так у меня и останется. Ещё я сделал весной Вере предложение и она согласилась, та что мы быстро расписались и она переехала ко мне из общежития, где её поселили. В конце 1944 года моя нога почти пришла в норму, а к окончанию войны окончательно выздоровела, правда мне пришлось хорошо её разрабатывать, сквозь боль, но я это сделал. Квартира так и осталась у меня, а после победы получил в полную собственность и машину, ребята её умудрились перекрасить в чёрный цвет, и это зимой, причём вполне прилично, а ещё кое какие запчасти к ней приложить. После победы я вышел в отставку, к этому времени Вера родила мне прекрасную дочь, а я пошёл в университет. В Гамбурге я учился на инженера машиностроителя, конечно там было всё совсем по-другому, но я уже заканчивал университет, когда схлестнулся с теми бармалеями, и сейчас полученные там знания мне очень пригодились в учёбе, так как кое что я знал лучше преподавателей, но это не выпячивал. После института пошел работать на ЗИС, где потом и работал всю жизнь, достаточно быстро став там главным инженером, а потом, в конце 60-х и директором. В принципе я был доволен и своей жизнью и попаданием сюда, тут мне нравилось больше, чем в Германии 21 века. Тут и люди, и воздух и продукты были лучше, и не было такого напряга как в покинутом времени. В середине 70-х ушёл на пенсию и переехал на дачу, оставив квартиру дочери, кроме неё было и два сына, но один стал военным и служил в Ленинграде, а другой геологом и постоянно был в экспедициях. А на природе мне нравилось, пользуясь своим положением построил хороший зимний дом, во там с женой мы потом спокойно и жили, а дети и внуки регулярно к нам приезжали и я действительно был тут счастлив.

Конец книги.

Хочу порекомендовать вам новую книгу Виктора Коллингвуда «Благословенный», вы теперь император Александр Павлович, что станете делать? Хотя вы и знаете общий ход истории, но вот сможете переломить её себе на благо или нет, вот в чём вопрос.