Боевой дракон

Раули Кристофер

Если ветер переменится, им придется сильно уклониться от курса — уйти на много лиг к востоку, а потом долго возвращаться к юго-западной оконечности континента, Опасному мысу.

Неспокойное море вздымалось большими волнами, что было характерно (хотя и мало приятно) для зимнего плавания в Ясном море. Даже трехсоттонный «Ячмень» подскакивал на этих водяных валах, зарываясь носом в пену и вставая на дыбы, как норовистая лошадь.

Последствия такой качки были вполне предсказуемы. Трюмы и нижние палубы переполнились людьми, страдающими морской болезнью.

Экипажу приходилось непрерывно работать

с парусами, теми немногими, какие можно нести при таком ветре, и эта работа отнимала все силы и все время. Ветер, беспрестанно меняясь, одно сохранял постоянным — свою силу, так что у моряков не было ни минуты покоя.

Капитан Олинас и ее помощники не уходили с мостика всю ночь и весь день, при них было трое вестовых, разносивших приказы экипажу. Олинас, обветренная женщина, ходившая в море с восьми лет, прослужила Империи в чине полного капитана уже два десятилетия. Лицо ее было мрачным, но спокойным, глаза то и дело возвращались к барометру, следя за его непрекращающимся падением.

Внизу, в трюмах, вместе с поголовно больными морской болезнью легионерами Марнери и Кадейна, находилось тридцать драконов без малейших признаков недомогания. Драконы были амфибиями, рожденными для жизни в океане, но причина их хорошего самочувствия крылась совсем не в этом. Просто слуховой аппарат драконов устроен необычно, существенную роль в нем играют прокладки из твердого желеобразного вещества. Если человеческий вестибулярный аппарат управляется системой внутреннего уха и ритмические колебания морской поверхности отзываются тошнотой, которую называют морской болезнью, то у драконов вестибулярный аппарат представляет собой самостоятельный орган в виде жестких волосков внутри синусоидального отростка в основании их огромного мозга, которые не посылают сигналов в другие органы и не выводят из равновесия весь организм. Так что драконы оставались бодрыми и не теряли своего непомерного аппетита, как бы ни качало корабль.

Это обстоятельство сильно усложняло жизнь, драконопасов. Испытывать позывы к рвоте, когда несешь полный котел горячей еды, — мало приятно.

На счастливчиков, невосприимчивых к морской болезни, навалилась груда работы. Некоторые из драконопасов не могли даже встать на ноги. Маленький Джак находился в абсолютной прострации, то же можно было сказать про Руза, Ариса и Шаца. Релкин, Свейн и Мануэль, иногда с помощью Моно, когда тот был на что-нибудь способен, должны были носить еду Альсебре и Оксарду, Олаю и Стенго.

Штормы продолжались почти неделю и наконец ушли, подарив несколько дней яркого солнца и устойчивого холодного северного ветра, уверенно увлекшего флот на юг. Корабль пошел ровнее, растеряв всю порывистость движений.

Путешественники прошли мимо птичьих островов Гуано, покрытых белым пометом. Птицы стаями поднимались в воздух, когда корабли проходили мимо — тупики, гагары, кайры, даже пеликаны. Так продолжалось все время, пока корабли пересекали холодный поток впадавшего здесь в море Кунфшона.

Потом птичьи острова стали уменьшаться, превратились в серые точки на горизонте, а затем и вовсе растаяли. Сами птицы исчезли к концу дня. Как раз в это время даже наиболее страждущие оправились настолько, чтобы гулять на верхней палубе, куда в хорошую погоду дозволялось подниматься пассажирам.

На

десятый день Релкин вышел на палубу подышать свежим, чистым, но холодным воздухом. Атмосфера внизу была очень тяжелой — тысячи людей и дюжины драконов, сконцентрированные в небольшом пространстве, распространяли сильную вонь, несмотря на тщательную ежедневную уборку. Для перевозки большого количества людей и драконов плотники позаботились сделать множество гальюнов, но во время морской болезни некоторые люди не успевали до них добежать (уборные были расположены на палубе вдоль борта, у входа в кубрик). В результате трюмы пачкались, их приходилось каждый день поливать свежей морской водой. Капитан Олинас также распорядилась как можно чаще проветривать нижние помещения. Но все же дышать было тяжело.

Релкин взялся руками за фальшборт и глубоко вздохнул. В полумиле впереди был виден могучий двухтонный «Овес» под пирамидой сверкающих белых парусов. Справа по борту бежал брат «Ячменя», «Сахар». За ним — старый медленный «Картофель», он был классом ниже «Ячменя» и в основном занимался перевозкой торговцев зерном с Кунфшонских островов в Аргонат. Следом шел «Солод». Ни один из этих кораблей не мог насладиться в полной мере попутным ветром из-за потери части такелажа и парусов, люди на палубах возились около помп, которые уже начали выбрасывать за борт первые струи воды.

Корабли эти все же были достаточно велики, чтобы избежать серьезных повреждений, и сейчас уже почти оправились, выравнивая строй. Несмотря на бурную погоду, флот не разнесло в разные стороны, и он довольно гладко обогнул Голый мыс: восемь кораблей — из Аргоната, восемь — с Кунфшонских островов. Аргонатские несли экспедиционный легион, сформированный из боевых единиц Марнери, Кадейна, Би, Талиона и Пеннара. В него вошли не только легионеры, служившие в этих городах, но и поспешно мобилизованные резервисты. Корабли Кунфшона несли прославленный Легион Белой Розы. Эти шестнадцать кораблей» оторванные от своих обычных занятий, держали путь на юг, в Индратический океан.

Свейн и Мануэль тоже стояли на палубе, стараясь надышаться, пока колокол не позвал к обеду.

— Уилиджер уже на ногах, — сказал Свейн, — Мануэль видел его на камбузе.

Командир эскадрона Уилиджер свалился в первый же день морского похода. На самом деле болезнь последовала сразу за жестоким разносом, учиненным новому офицеру командором Вулвордом. Причиной был багаж Уилиджера из двенадцати чемоданов, причем один был набит сластями, другой — тонким вином. Кроме того, Уилиджер взял с собой сорок пар брюк и шестьдесят пар чулок. Вулворд объявил, что разрешает взять на борт один чемодан, да и тот — вполовину меньше любого из представленных.

Когда лишние чемоданы были выброшены в воды Лонгсаунда, Уилиджер тут же удалился в лазарет и больше не появлялся.

— Не могу сказать, что очень мучился из-за его отсутствия, — сказал Релкин.

— И я тоже, — заверил его Свейн. — Мануэль говорит, что он слегка зеленоват с лица.

Релкин посмеялся вместе со Свейном, что доставило тому огромное удовольствие.

— Жаль, его самого не распаковали и не оставили дома вместе с багажом, — заметил Свейн.

Мануэль разглядывал остальные корабли, свешиваясь за борт, чтобы видеть «Картофель».