Боевой маг
Шрифт:
– А еще?
– Еще: если ты захочешь выдать себя за человека, Хорки, то не должен обращаться. Совсем.
– Почему это? – спросил я.
– А если никто этого не увидит? Я же не собираюсь разгуливать в облике охотника по городу!
– Не важно, - сказала Мираша. – Продолжая принимать облик охотника, даже если его никто не увидит, ты не сможешь выдавать себя за человека. Понимаешь? Взгляни на себя со стороны. Сравни с обычными людьми. Замечаешь разницу?
– Никакой. Я и есть обычный человек, пока не обращусь в охотника.
– Не совсем. Только на первый взгляд.
– И в чем она?
– Когда ты в последний раз залечивал раны, Хорки? Я знаю, твои кости ломались неоднократно, но ты не представляешь, как долго они будут срастаться без обращения. А где мозоли на твоих руках и ногах? Знаешь, что это? А шрамы? Когда ты стриг волосы и ногти? Или вырывал себе зубы? Ты удивишься, Хорки, но волосы у тебя на подбородке не растут, как и у людей. И даже если ты перестанешь обращаться в охотника – не сумеешь отрастить даже самую захудалую бородку. Тебе придется придумать объяснение этому. А твой бледный цвет кожи? Загар на ней не задерживается – не успевает. И это далеко не всё, что внешне отличает тебя от человека.
– Я… не задумывался над этим.
– Облик охотника помогает твоему народу выживать и находить пропитание, - сказала Мираша. – Но главная ваша ценность не он. Понимаешь, намного важнее для вас – само обращение. Природа заложила в память твоего тела два образца – облики охотника и человека – к которым оно возвращается при обращении. Сломаны ли кости, на месте ли конечности – при смене облика все возвращается к образцу. И это великое чудо, Хорки! Такому позавидуют даже маги! Но понимать всю прелесть обращения начинаешь лишь после того, как его лишишься.
Мы не пошли на постоялый двор. Расположились неподалеку от него, в овраге. Я собирался прилечь на траву вздремнуть, но Мираша сказала:
– После отоспишься. По дороге в город времени на сон у тебя будет предостаточно. Рассвет уже скоро. А нам еще нужно привести тебя в надлежащий вид.
– Это в какой? – спросил я.
– Сделать похожим на человека.
– А сейчас я на кого похож?
– Уж во всяком случае, не на крестьянина.
Старуха велела мне развести костер. А потом, когда языки пламени заплясали, разгоняя тьму, принялась делать из меня человека.
Острым ножом она обкромсала мои волосы, оставив их такой длины, что я едва мог за них подергать. Оцарапала мне щеку, и тут же смазала рану какой-то вонючей мазью («Это чтобы не загноилась»). Заехала кулаком мне по скуле.
От первого удара я уклонился, но Мираша сказала:
– Не дергайся! Так надо. В любой момент можешь вылечиться обращением.
Удар у нее оказался неожиданно сильным – для хрупкой старой женщины.
– Замечательно. К утру опухнет. То, что надо. А теперь переодевайся.
Старуха бросила к моим ногам халат из грубой ткани. Старый, потертый, но чистый.
– Штаны не забудь снять, - сказала она. – Крестьяне их не носят.
Еще только начинало светать, а мы уже тряслись на скрипучей телеге в направлении города.
Мираша уселась рядом с возницей. О чем-то щебетала, чему-то
Я разлегся на прикрытых соломой досках. Положил под голову котомку старухи, в которую та спрятала и мою одежду, и свой меч. Морщил нос от запаха тухлых овощей, что шел от телеги, прислушивался к голосам спутников.
Облака перед моими газами прыгали из стороны в сторону, убаюкивая: лошадь шагала неторопливо, колеса то и дело проваливались в ямки.
Уснул я быстро.
Но спал чутко.
К городу мы приехали на закате. Мираша расплатилась с возницей. Вновь вручила мне свою сумку.
Через ворота мы успели пройти до темноты: на ночь их запирали, путникам приходилось искать ночлег на постоялом дворе и в конюшне, что прижимались к деревянной стене города снаружи. Те потому и ютились у ворот – поджидали припозднившихся и брали с них за ночлег втридорога.
Город, почти безлюдный зимой, уже ожил. С появлением на деревьях листвы вернулись добытчики – те, кто собирал в ночном Лесу растения, охотился там на животных. Холодные месяцы эти люди пережидали в родных селениях. А ближе к лету возвращались в наши края – на промысел.
Теперь до самой зимы городские таверны и бордели вновь обзаведутся клиентурой: щедрой, живущей как последний день. Часто так и было – Лес хоть и богат на чудеса, но опасен. Особенно для людей.
Зимой Лес свои чудеса прятал. Диковинные растения, появлявшиеся там по ночам в теплые месяцы, становились невидимыми, скрытыми под глубокими сугробами. Мелкие животные (их называли – «ночные звери», водились такие только в нашем Лесу) до весны уходили в самую чащу, доступ к которой охраняли Звери – лесные сторожа. Лишь охотники продолжали находить добычу, справлялись с ней, объединяясь в большие стаи.
Тушки лесных хищников и крупных копытных, пусть и грозных, но уступавших Зверю-королю Леса в силе и ловкости, охотники приносили в город на протяжении всех зимних месяцев. За счет этого мы и жили: охотились, сдавали добычу скупщикам в городских лавках. Те увозили ее в центральные королевства и Селенскую Империю – продавали там алхимикам и магам.
Шагая по застеленному досками тротуару, я морщился, вдыхая городские запахи. Как могут люди жить среди такого зловония? Не очень-то мне хотелось наслаждаться этими ароматами до утра.
Но на мое предложение переночевать у костра за городом, старуха ответила, что она не глупая девочка, чтобы ночевать с кавалером под кустом. Сказала, что снимает в местном трактире комнату. Без труда оплатит там и вторую – для меня.
Я пожал плечами. Спорить не стал. Если у Мираши водятся лишние деньги, почему я должен запрещать их тратить? Лично у меня в кармане спрятанных в котомку штанов лежало всего семь монет – этого едва ли хватит, чтобы заплатить за ужин и ночлег в трактире.
Первым делом мы, как положено, посетили городской храм. Оставили дары на алтарях покровителя охотников Васаира и богини любви Сионоры – их охотники вспоминали чаще, чем других богов. Получили от служителя Сионоры зеленый листок липы – на удачу.