Боевой оркестр (CИ)
Шрифт:
А назавтра Рославлев поехал в ОКБ-16 с уже готовым приказом по Наркомату, который там подписали не без скрипа.
Разумеется, по предъявлении документа из госбезопасности Таубин мгновенно согласился на беседу.
– Яков Григорьевич, вам придется бросить работу по авиапушке. Ее передадут в другое КБ. Точно то же относится к проектированию крупнокалиберного пулемета. Другое задание, которое сейчас принесут в ваше КБ, как раз и получит высший приоритет.
'Другое задание' оказалось воплощенным в металле. Оно с очевидностью было близким родственником того самого гранатомета АГ-2, который не пошел в серию. Но отличий, как конструктор заметил
– Нам не удалось получить документы на это изделие. Все, что мы имеем - результаты испытаний в боевых условиях, которые были проведены... не в нашей стране. Они сугубо положительные. В этой стране изделие пошло в серию. Так что основа вашего замысла, Яков Григорьевич, была верной: изделие может быть востребованным в РККА. Задача: подготовить наш аналог к серийному выпуску. Особо отмечаю: изделие должно безукоризненно работать при температуре до минус сорока. Поэтому не экономьте на металле пружин. Закажите на 'Серпе и Молоте' сталь с низким содержанием фосфора и мышьяка.
Разумеется, Таубин не мог знать, что боевое применение гранатомета запланировано на самую холодную зиму двадцатого века. Но намек был более чем прозрачен. Именно частые поломки пружин привели к низкой отказоустойчивости таубинского гранатомета. И еще конструктор мысленно отметил хорошие знания в части материаловедения у этого коринженера. А тот продолжал:
– Да, я в сталях толк знаю. Но есть еще обстоятельства. Ваша мотор-пушка16 не пойдет на самолет, для которого она задумывалась. Хуже того: она пока что сырая, а времени на доводку уже нет. С вас это задание сняли, поскольку с получением отрицательного результата товарищ Сталин почти наверняка сочтет, что вы его подвели. И тогда даже я не смогу вас защитить. А если гранатомет, который сейчас перед вами, пойдет в серию, то это вас реабилитирует. Далее: не пытайтесь улучшить конструкцию. Лучше попытайтесь ее понять. Конфликт с изделием Шавырина17 я попытаюсь разрешить. И последнее: вашему подчиненному инженеру Нудельману поставят отдельную задачу. Та будет на перспективу, а пока что у Александра Эммануиловича будет своя группа. Вот приказ.
Таубин постарался взять себя в руки и прочитал приказ внимательно.
Голос коринженера обрел стальные интонации:
– Имейте в виду, Яков Григорьевич, в случае неудачи ответите не наградой, не должностью - головой. Со сроками вы уже ознакомлены, но я бы рекомендовал представить опытные изделия к испытаниям не позднее июля тридцать девятого. Это даст в ваше дело жирный плюс.
Прилетели!
Именно это слово пришло на ум Рославлеву, когда он завидел заходящий на посадку первый из двух ТБ-3.
Оформление и размещение летного состава заняло не менее двух часов, хотя прилетевший вместе с первой группой Рычагов всеми силами старался это дело ускорить. Люди сильно устали от двухсуточного перелета, но даже это не предотвратило от всплекса любопытства при виде двух гиганских серых (их успели покрасить) цилиндрических ангаров и ряда стальных домиков.
Куда меньшее внимание привлек старый коринженер, подошедший к командиру с каким-то разговором. Конечно же, людям, из которых лишь единицы были по возрасту около тридцати, человек, выглядящий хорошо за шестьдесят, казался глубоким стариком. К тому же при таком возрасте он никак не мог быть ни летчиком, ни инструктором. А слова Рычагова о том, что преподавать будет 'этот зверь', были благополучно
По окончании обеда комполка указал на картонный ящик на одном из столов, объявил, что каждому летчику в личное пользование будет вручен будильник (тот оказался никому не известной марки 'Слава' и почему-то ярчайше-желтого цвета) и велел установить его так, чтобы встать завтра в семь утра.
Летчики не без шума отправились по домикам, а Рославлев остался на поле встречать второй ТБ-3. Этих разместили в оставшихся жилищах (на это ушло еще три часа), после чего коринженер уединился с комполка и что-то с ним обсуждал.
А в восемь утра все прибывшие уже с шуточками рассаживались на мягкие складные стулья за заранее расставленные столы в левом ангаре. По настоянию начальства рядом со стульями каждый летчик положил комбинезон (легкий) и унты. При появлении старшего по званию все вскочили.
– Здравия желаю, товарищи курсанты!
– Здра...жла... арищ...коринженер!!!
– Вольно. Садитесь. На время обучения обращайтесь ко мне 'товарищ инструктор'.
Вводная часть обучения длилась сорок пять минут (этот промежуток времени Рославлев про себя называл 'академический час'). Курсанты узнали много интересного для себя. В частности, до их сведения довели, что за настоящий штурвал они не сядут, пока не сотрут все зубы на тренажере, что придираться будут прежестоко ко всем и каждому, включая их командира, его зама и комэсков, что звания их не имеют ни малейшего значения:
– ...и пока что вы все для меня воробушки, не более. Дорастете до стрижей - ваше счастье. А там... видно будет. Особо зарубите в памяти: система наказаний здесь необычная. Имею в виду: хуже обычной гауптвахты. При любой аварии на тренажере, вызванной разгильдяйством, невнимательностью или недостатком знаний виновному объявляется замечание. При отсутствии нарушений в течение месяца замечание снимается. Если же таковое случится, виновный получает предупреждение. Это на два месяца. Ну, а третий залет - отчисление. И в этом случае, будьте уверены, летчик никогда не сядет за штурвал чего-то серьезного. Посыльный на У-2 - вот что его, вероятнее всего, ждет в качестве вершины летной карьеры. Наказания по комсомольской или партийной линии будут отдельными, это без меня.
Далее инструктор объявил перерыв на десять минут. Самые нетерпеливые курильщики ринулись отравлять организмы.
Перерыв закончился появлением начальника особого отдела лейтенанта Моркина. Тот, проявив завидное терпение, собрал подписки о неразглашении у всех присутствующих, исключая инструктора. Не обошлось без бухтений типа: 'Уже ведь подписывали...', 'Куда ж еще?', каковые были заглушены командным рыком. Но особист снизошел до объяснений:
– Товарищи, осваиваем новую машину, и методы обучения тоже новейшие. Так что будте добры, тут и тут распишитесь.
Дальше инструктор сказал нечто не вполне понятное:
– Товарищи курсанты, поднимите руку, кто играет в шахматы!
Послышалось удивленное гудение, но подняли руку почти все.
– Опустите. А теперь поднимите руку те, кто участвовал в шахматных соревнованиях.
От леса рук осталась негустая рощица.
– Опустите. Так вот, напомню вам одно из правил этих соревнований. Какие-либо звуки - одобрения ли, порицания ли, уж не говорю о подсказках - строжайше запрещены. То же самое действует, когда курсант сидит за штурвалом тренажера.