Боевой путь поэта. Записки кавалериста
Шрифт:
Да, с боем. Около границы какой-то доброжелательный житель указал им, где русские при отступлении зарыли большой запас винтовок и патронов.
К этому времени их было уже человек двенадцать. Из глубоких рвов, заброшенных риг, лесных ям к ним присоединился еще десяток ночных обитателей современной Германии — бежавших пленных. Они выкопали оружие и опять почувствовали себя солдатами. Выбрали взводного, нашего улана, старшего унтер-офицера, и пошли в порядке, высылая дозорных и вступая в бой с немецкими обозными и патрулями.
У Немана на них наткнулся маршевый
Слушая, я все время внимательно смотрел на рассказчика.
Он был высокий, стройный и сильный, с нежными и правильными чертами лица, с твердым взглядом и закрученными русыми усами. Говорил спокойно, без рисовки, пушкинским ясным языком, с солдатской вежливостью отвечая на вопросы: «Так точно, никак нет».
И я думал, как было бы дико видеть этого человека за плугом или у рычага заводской машины. Есть люди, рожденные только для войны, и в России таких людей не меньше, чем где бы то ни было. И если им нечего делать «в гражданстве северной державы», то они незаменимы «в ее воинственной судьбе» [102] , а поэт знал, что это — одно и то же.
В приказе по Уланскому полку № 419 от 8 сентября 1915 года сказано:
«Вернувшихся из плена № 6 эскадрона унтер-офицеров взводного Сигизмунда Кочмарского и Спиридона Сибилева зачислить в список полка и на довольствие с 7 сентября».
Об их подвиге 2 ноября 1915 года было объявлено в приказе № 5687 по 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии:
«8 сентября возвратились в полк бежавшие из плена уланы Ея Величества взводные унтер-офицеры № 6 эскадрона Сигизмунд Кочмарский и Спиридон Сибилев. Взяты в плен были в ночь на 14 марта в дёр. Прулитанцы, причем взводный Кочмарский был ранен пулями в бедро и руку. Находясь в лазарете в Вержболове, они просили их не выписывать до тех пор, пока не найдут возможности бежать, и, улучив момент, бежали через подкоп под забором. Сообщившись с еще 8 пленными пехотных полков и вооружившись откопанными из земли по указанию местного жителя винтовками, беглецы шли по солнцу и звездам. По пути они резали все встречавшиеся провода и у дер. Даукше с криком «ура» бросились с тыла на германский полевой караул, обратив его в бегство, затем вышли на наш полевой караул 26 Сибирского стрелкового полка, дав весьма ценные сведения о противнике».
Заключение
До конца 1915 года Лейб-Гвардии Уланский полк находился на позициях вдоль Огинского канала. В течение сентября продолжались периодические столкновения с неприятелем, а с октября по декабрь практически никаких боевых действий не было. В декабре 1915 года полк отошел на отдых в деревню Дребск, за Лунинец.
20 сентября 1915 года сдал свои полномочия командующего полка генерал-майор Княжевич. В приказе № 431 от 20 сентября 1915 года объявлено:
«26 декабря 1913 года я имел счастье получить наш
Через два дня после этого по полку был объявлен приказ № 433 от 22 сентября 1915 года:
«Командированного в школу прапорщиков унтер-офицера из охотников эскадрона Ея Величества Николая Гумилёва исключить с приварочного и провиантского довольствия с 20 сего сентября и с денежного с 1 октября с. г.».
Позже, уже после окончания школы прапорщиков Николаю Гумилеву был выдан следующий документ:
«Аттестат № 1860 от 8 апреля 1916 г. о содержании Н. С. Гумилёва в Лейб-гвардии уланском полку. По указу Его Императорского Величества дан сей от Лейб-гвардии Уланского Ея Величества полка прапорщику Гумилёву, произведенному в этот чин приказом Главнокомандующего армиями Западного фронта от 28 марта с.г. за № 3332 в том, что он при сем полку ни жалованьем, ни различными пособиями по военному времени, ни прогонными на проезд к новому месту служения вовсе не удовлетворялся и таковые ниоткуда не требовались ему. Что подписями с приложениями казенной печати удостоверяется, апреля 8 дня 1916 г.
Подл<инник> за надлежащими подписями.
С подлинным верно: Делопроизводитель, Коллежский регистратор (подписи неразборчивы)»
Из этого документа следует, что за время службы в Уланском полку Гумилёв не получал жалования и содержал себя на свои собственные средства.
Даже тут Николай Степанович остался верен старым традициям русской армии, офицеры которой служили не за жалование. Это тем более поразительно, что содержание кавалериста, да еще гвардейского полка — дело достаточно дорогое, а особенно большими средствами его семья никогда не располагала. Но, видимо, элементарная порядочность и гордость не позволила ему получать деньги за то, что он делал по собственному произволению и к чему его никто не обязывал, кроме личного чувства долга.
Часто удивляются, почему Гумилёв не стал продолжать «Записки кавалериста».
Биограф поэта Павел Лукницкий со слов Ахматовой выдвинул версию о том, что в полку был низкий культурный уровень офицеров и даже последовал прямой запрет со стороны командира.
Но ни низкого культурного уровня в выдержках из воспоминаний сослуживцев Гумилёва нельзя обнаружить, ни разумного объяснения запрету найти невозможно. В «Записках» поэт соблюдал все требования цензуры, ничего порочащего и даже просто двусмысленного не писал. Напротив, такой скрупулезный объективный рассказ о военных буднях вызвал неизменные симпатии у читателей.
Полагаю, это было решение самого Гумилёва, для которого военная тема себя исчерпала.
Вместо этого Николай Степанович возвращается к старым, оставленным из-за войны замыслам, работает над новыми.
1916 год в литературном плане оказался очень плодотворным:
? издается очередной сборник стихов «Колчан»,
? идет работа над поэмой «Мик», пьесами «Дитя Аллаха» и «Гондла»,
? оформляется замысел «Отравленной туники», т. к. находясь в Лондоне и Париже, Гумилёв уже разбирается с конкретными материалами для будущей пьесы,