Боевые будни штаба
Шрифт:
На другой день сначала в полках были размечены направления для совместных ударов рот и батальонов, особенно на участках, где положение подразделений по отношению к противнику позволяло наносить удары с двух сторон. Потом вошли в практику такие удары и в масштабе дивизии при захвате сильных опорных пунктов, расположенных на стыках полков. Так мысли Смирнова стали пробивать себе дорогу, способствуя успешному выполнению боевых задач.
Многие полезные идеи приходили с низов, от командиров подразделений, адъютантов старших батальонов. Если же офицеры прирастали к телефонным трубкам, к столам, бумагам, пробовали пользоваться только информацией, поступающей по средствам связи, то исчезал, невосполнимо терялся важнейший
Через три дня мне сообщили, что Смирнов погиб. Вечером я поехал проститься с ним. Начинало темнеть. Взлетели первые осветительные ракеты. Позади окопов на небольшой поляне лежали тела погибших. Я нашел его сразу, долго стоял, вспоминал, как в начале войны шли по дорогам отхода вместе, ели из одного котелка, делили поровну кусок хлеба…
Правее разгорелась стрельба: забухали минометы, замелькали в темноте короткие, энергичные вспышки орудийных выстрелов. А я все думал: «Без тебя будем праздновать победу. Но тебя вспомним. Ты ведь был в числе первых, кто вступил в войну на границе. Может быть, не все у нас тогда получилось хорошо, но не сразу вырастают настоящие бойцы».
Бои продолжались на редкость яростные. Дивизия проламывала оборону. Продвижение в день по 600–800 метров. Слишком скромные шаги для такого богатыря, как дивизия. Основная причина низких темпов — недостаток снарядов. Сразу же потеряли былое значение расчеты соотношения средств. До этого штабы вписывали в таблицы количество танков, орудий, противотанковых ружей, пулеметов, сравнивали их с такими же огневыми средствами противника — определяли, в какой мере мы превосходим другую сторону. Теперь же эти огневые средства стояли на позициях, но стреляли не с полной нагрузкой и тем самым не обеспечивали свое превосходство над противником. Но даже при недостатке снарядов напряжение боя не спадало.
Трудно сказать, какой полк находился на главном направлении: всем приходилось воевать с полным напряжением сил. Как-то я часа два пробыл на НП 308-го полка. Начальник штаба майор П. И. Щербаков сообщил данные о противнике, полученные из разных источников за последние три часа: появился на возвышенности около лесопосадки новый НП, к кургану выдвигались два танка, огня не вели, через час отошли назад, заметно повысилась огневая активность на флангах, усилился артиллерийский обстрел боевых порядков полка… Все это были мелкие, разрозненные факты, которые обычно непрерывным потоком стекались в штаб. Но, собранные вместе и умело сопоставленные, они безошибочно наталкивали на вывод о том, что противник сосредоточивал группировку для нанесения контратаки против полка.
— Какими же силами, по-вашему, он нанесет удар? — поинтересовался я.
— До усиленного полка. Скорее всего начнет рано утром, — твердо определил он.
При внимательном анализе имеющихся данных вполне обоснованно выглядели выводы начальника штаба. Не теряя времени, я запросил данные у артиллеристов и в штабе соседней дивизии, довел до них наши предположения. Все сходились на том, что с утра следует ожидать активных действий противника. Были приняты меры. 308-й полк закрепился на достигнутом рубеже, на его усиление был выдвинут противотанковый дивизион, нацелена дивизионная артиллерийская группа на поддержку боя.
С рассветом до полка противника с тридцатью танками провели контратаку. Наши подразделения обрушили плотный огонь в упор по контратакующему врагу. Какое-то время, скорее по инерции, фашисты еще двигались навстречу огню,
Бои подразделений словно сотканы из мужественных действий отдельных воинов. Проскочить первым через огонь, первым ворваться во вражескую траншею, где в рукопашной схватке штыком и прикладом уничтожить набросившихся фашистов, — в этом долг и призвание отважных бойцов. В штаб стекались сведения о героических делах воинов.
Пулеметчик рядовой Н. А. Ганшин из 308-го полка прикрывал открытый фланг батальона. Заняв позицию, он отрыл для себя окоп. Ждать долго не пришлось. Со стороны лесопосадки развернулось до двух сотен фашистов. Они ускоренным шагом продвигались в его сторону. Несколько снарядов разорвалось вблизи окопа пулеметчика.
Ганшин прикинул, что подпускать врагов близко нет резона — тогда одному не остановить противника. Он открыл огонь. Бил расчетливо, выбирая цели для каждой короткой и точной очереди. Артиллерия и минометы противника открыли огонь. Все ближе и ближе к окопу взлетали султаны земли. Острой болью резануло шею, ручьем потекла кровь. Дважды он раньше был ранен, но никогда так сильно не бежала кровь. Он понял, что, если не остановит ее, потеряет сознание. Враги приближались. В глазах солдата темнело. Он уже плохо различал дальние цели, бил по тем, что маячили вблизи, но и они расплывались, словно в жарком мареве.
Ганшин держал позицию, отбивая атаку противника. Низко опустив голову, стрелял, а чтобы остановить кровь, прижимал рану к прикладу пулемета. Он не знал, что к нему спешили на помощь гвардейцы из его роты. При виде их он беззвучно шевельнул побелевшими губами, видимо намереваясь что-то сказать… Перевязав, товарищи отправили его, почти бездыханного, на батальонный медицинский пункт.
Начальнику штаба всегда близки дела разведчиков. Выделялся среди них старший сержант Константин Приказчиков. Трудно было представить его без автомата на шее, трех гранат и кинжала на поясе, лихо сдвинутой набекрень пилотки. Однажды группа, возглавляемая им, проникла через проволочный забор, подползла к самым окопам противника. Два часа терпеливо лежали под огнем, выжидая объект для нападения. Один фашист вылез наружу. Его схватили, без шума приволокли к нам.
— Все мелюзга попадает, — сокрушался Приказчиков. — Хотелось бы поймать карася…
Перед выходом на задание он обычно днем уходил на передний край, долго всматривался в оборону, изучал, запоминал. Чем больше была плотность живой силы и огневых средств на рубеже, тем труднее рождалось у старшего сержанта решение.
Однажды он направился с тремя разведчиками за «языком». Решено было захватить его в ближайшем тылу врага. Удачно преодолели передний край обороны противника. Впереди стоял длинный сарай, а за ним — дом, в котором, по всем приметам, могли быть фашисты. Около дома решили устроить засаду. Приказчиков дал сигнал разведчикам оставаться на месте, в мелком кустарнике, и быть готовыми в случае необходимости поддержать его действия, а сам пошел вперед. Только завернул за угол сарая, увидел пятерых фашистов. Они, видимо, раньше заметили разведчика и ждали его. Загоготали. Один даже успел весело скомандовать: «Рус, руки вверх!» Сразу двинулись на него.
В разные ситуации попадал он, но в такой оказался впервые. Оплошал, поторопился, а надо бы осмотреться, выждать. Не раз брал суровые уроки войны, знал, что опасность всегда обрушивается внезапно, схватывает человека за горло, оставляя ему только мгновения на принятие решения.
Вмиг вскинул автомат, дал очередь. Двое свалились. И тотчас повторил очередь, но поверх голов. «Бросай оружие. Руки вверх!» — властно скомандовал он.
Трое подняли руки, на землю упали автоматы.
Когда я его спросил, как ему удалось выйти победителем, он пояснил: