Боевые потери
Шрифт:
Когда через минуту демон стал вялым, как член импотента, я разжал замок, подобрал скальпель и вскрыл ему горло, а потом вернулся к тому, что разбил шкаф, который копошился в стеклянных осколках, и добил и его. Моего же палача добивать не пришлось, он и без моей помощи отдал душу пеклу, козлина, свинья рогатая.
Сашу и Диму я освободил сразу, хотя меня качало, и я боялся упасть в обморок – так я вымотался на убийствах. Как всё нами было задумано, так всё и произошло. Поразительно, что не сорвалось, и всё срослось. Но это был ещё далеко не конец, нам предстояло выбраться из тюрьмы, а силой мы этого сделать не могли, только хитрость нам могла помочь. Во-первых, мы их раздели – раздели палачей, подлых убийц, тварей сатаны. Все трое – офицеры: два лейтенанта и один капитан. Чем больше зверства,
За железной дверью стоял часовой, тот самый зелёный нацик, что прикладом нам путь показывал. Он, конечно, слышал шум, крики, но значения им не придал – и не такие вопли, порой, из пыточной доносились. Его надо было обезвредить, иначе никак не пройти. Мы распределили роли. Я распахнул дверь, Дима прошёл в ноги часовому, а Саша зажал ему рот и навалился всеми своими сто тридцатью килограммами. Вместе мы затащили офонаревшего защитника самостийности в пыточную, и там я его быстренько зарезал. Он даже не мучился, наверное, только удивился и – брык – откинул копыта. Жаль мне его молодости не было – он сам сделал свой выбор, но и ненависти, как к палачам, я к нему не испытывал, бедный обманутый дурачок.
Теперь у нас, в придачу к пистолетам и ножам, был АКМ и четыре запасные обоймы к нему. И нам надо было решить разыгрывать ли спектакль с пленным – один из нас мог играть роль пленного, а другие стали бы его конвойными – или рискнуть – пойти почти напролом. Решили не заниматься клоунадой, чтобы у всех под рукой были стволы, если нас раскроют – а нас действительно легко могли раскрыть (наши рожы сияли синим и красным, мы дружно хромали, как ни стараясь держаться прямо), – поэтому вариант с конвойными мы отвергли. Оправившись, приведя себя в относительный порядок, мы вышли из камеры пыток и пошли по коридору в направлении к выходу, которое казалось нам верным. На часах, которые я снял с палача, стрелки показывали половину шестого утра, надеюсь, нам будет в помощь раннее утро, всё же мы находились глубоко в тылу, а не на передовой.
Мы угадали правильно: два раза повернув, поднявшись по лестнице из полуподвального помещения тюрьмы наверх, мы вышли к посту охраны. Здесь горел свет, на столе дымилась чашка с кофе, но никого не было. Видно, парни отлучились по какой-то надобности. Хорошо, нам не пришлось стрелять и будить всю честную разудалую пиратскую жовто-блакитную братию. Если бы этот объект, на который нас привезли, принадлежал НАТО, мы бы так дёшево не отделались. Ещё пять шагов, следы от турникета, – дыры в бетонном полу, – и мы подошли к открытой двери, остановились. Я выглянул, посмотрел. Внутренний двор, высокий бетонный забор, сверху накручена колючая проволока, слева – закрытые железные ворота, прямо напротив двери, около забора стоят три броневика «Козак», на крышах – пулемётные турели, но самих пулемётов нет. Жестами показываю ребятам, что нам надо идти к бронетранспортёрам.
Вышли из здания тюрьмы на свежий воздух – это потрясающе, даже сквозь волнение, от которого сердце не бьётся, а колотиться отбойным молотком, такое ощущение освобождения, жизни, эйфории, что все болячки перестали болеть – обезболивание иллюзией свободы.
Третий «Козак» оказался
– Дима, не спеши, выворачивай спокойно, – посоветовал я.
Но он в моих советах не нуждался, вёл машину плавно, уверенно. Подкатили к воротам, из бетонной будки выглянул солдат, я ему помахал рукой, жестами показав, мол, давай открывай, спешим, что, не видишь? Солдат, разглядев наши погоны, кивнул и скрылся в будке. Створки ворот, вздрогнув, стали открываться. По лицу Димы было видно, как ему хочется нажать на педаль газа, но он сдержался, дождался, когда ворота открылись, и медленно выкатился за пределы объекта. Наверное, это всё-таки была не тюрьма в классическом понимании этого слова, а какой-то объект карбатальона «Украина», может, место дислокации, база, короче говоря, объект.
Проехав по грунтовке километра три, проложенной сквозь лес, и выбравшись на асфальтированную дорогу, Дима включил бортовой навигатор – мы определили наше местоположение. До наших примерно километров триста. Развернулись и поехали.
– Машину надо бросать, – сказал я.
– Ты что, шутишь? – Саша удивился.
– Думаю у нас в запасе не больше часа, потом наш побег обнаружат и, конечно, пропажу броневика тоже. Найти нас труда не составит, да и на блок-посту могут остановить.
– Ты прав, – согласился со мной Дима. – Что же делать?
– Сворачивать с дороги, замаскировать автомобиль, а дальше пешком. Ножками, да ночью, да вдоль дорог, по лесу до наших.
Со мной согласились. Через пятнадцать километров Дима съехал с трассы, проехал по разбитой дождями глиняной колее вглубь леска и свернул прямо в чашу. Удалось проехать по лесу метров сто, не больше, пришлось припарковаться на полянке, в низинке. Из броневика мы забрали всё, что могло пригодиться в пути: две пустые двухлитровые пластиковые бутылки – для воды – и одну полную, а четвёртую бутылку наполнили бензином; зажигалку, сигареты, жвачку, бечёвку, аптечку, сапёрную лопатку, ну и ещё кое-что по мелочи.
Мы, как могли, отошли от броневика подальше и устроили себе в лесу дневную лёжку. Оставалась надеяться, что броневик так быстро не найдут, а следовательно, и на наш след не выйдут. С броневиком дело обстояло так: в мозгах врага укоренилась мысль, что мы все те, кто им противостоит, непроходимые идиоты, а значит, следуя их заблуждению, мы попытаемся на захваченном бронетранспортёре прорваться к своим, вот тут-то нас и схватят. Хрен вам в дышло!
После наступления темноты, мы пошли. Держась от дороги на расстоянии 300-400 метров, мы, ориентируясь на редкие огни трассы, шли по лесу вперёд. Не знаю как другие, но я, по началу, дёргался от любого хоть сколько-нибудь громкого звука. Скрипнут тормоза, прозвучит автомобильный гудок – меня бросало в дрожь, и я сильнее сжимал рукоятку автомата. Как посветлело, мы выбрали место, нашли подходящее, уйдя в глубь леса, – высокие заросли каких-то кустов, а в их центре небольшое свободное пространство, – и устроились на отдых. Проспали мы до полудня. Спать дольше нам не позволил голод. Мы не ели больше двух дней. Следовало хоть что-нибудь закинуть в желудок. К тому же на улице был не май месяц, температура всё чаще опускалась до нуля, наши тела атаковал холод, который выгребал из нас последние калории. У меня ныли рёбра, нестерпимо болело колено, а у Саши загноилась рана на груди, Дима тоже страдал рёбрами, но дела у него обстояли хуже, чем у меня, видимо, несколько из них оказались сломаны. Сашу перевязали, налили на рану хлоргексидина и перекиси, Диме тоже пальцы обработали, а мне перебинтовали колено.
– Жрать хочется, – сказал Саша, потянувшись к бутылке с водой.
– Не стоит, Саша, – я остановил его. – У нас и так воды осталось пол-литра, надо найти источник и наполнить бутылки, иначе к чувству голода прибавиться ещё и жажда. Вода даёт лишь на короткое время иллюзию сытости, иллюзию.
– Ну и что теперь делать? Жрать нечего, пить нельзя. – Я хорошо понимал Сашу, его габариты требовали поддержки, он мучился голодом сильнее нас с Димой. Дима так тот вообще, из-за своей худобы, мог продержаться дольше всех. Худым еды надо меньше.