Бог без машины: Истории 20 сумасшедших, сделавших в России бизнес с нуля
Шрифт:
Итак, шпрехшталмейстер выгнал с манежа клоунов, оркестр замер, темнота, луч. Человек в пятне света и колеблющийся перед ним трос.
1995–1999, СОРОЧИНСК, СЫКТЫВКАР
Мрачное утро, сгорбившиеся фонари. Мокрые качели на детской площадке. Федор бредет в школу по тропинке через грязь.
Впереди скука. Одноклассники малюют каких-то роботов, машины, а он Гендальф. Шьет плащ, строгает меч, разыскивает в городе еще нескольких уроженцев Средиземья. Они бьются, произносят клятвы и делят мир.
С ним учатся сыновья банкиров, директоров, чиновников.
Федор накладывает карту Средиземья на план города. Мордор атакует: орки на «бэхах» прут на красный, назгулы из авто с тремя буквами на капоте сканируют пространство на предмет жертв, горгульи таращатся с портиков парламента. Хрущевки давят, и хочется жить как в играх и книгах.
О, сколько счастливцев панельное домостроение спровоцировало на выламывание из пейзажа, побег, переезд, странствия и обретение себя вне кирзы и бушлата спланированной судьбы. Среди них и Федор; спасибо вам, оттенки серого.
Каникулы. Он едет в город, затерянный в оренбургской степи. Навстречу движется брат. Они встречаются у деда и устраивают штаб-квартиру в сарае. Дед пишет статьи в газету, собирает казачьи песни и былички — внуки-фантазеры ему нравятся.
Братья сговорились играть в индейцев. Федор торчал всю зиму в библиотеке, а его боевой товарищ, у которого в ауле книг не водится, выписывал их почтой. Изучив быт и нравы, они превращаются в араваков и майя.
Следующим летом нарекаются уже пиратами. Вновь библиотека, вой ветра за стеной хибары, летний поезд, тень сарая, мутные бутыли с уайт-спиритом и другими снадобьями, преображение.
Однажды они находят загадочный альбом с фотографиями каких-то глиняных табличек, ржавых монет и черепков со странным орнаментом. Подписи на немецком, хрен разберешь. «Дед, откуда у тебя это?» — «Ездил как-то в Берлин, тогда возили делегациями, спецсотрудник присматривал. Там в музее купил. Археологи Ассирию раскопали и напечатали, видишь, какой альбом».
Воткнулись, изучили ассирийцев. Принялись штамповать свои таблички и рисовать монеты. Мечтали перекопать окрестности и отыскать черепки, по которым можно восстановить быт кочевников, живших в степи, но тут наступила осень.
Федор распрощался с братом. Через десять лет он привезет к деду семью и обнаружит, что бывший аравак стал крутым кришнаитом с паствой и учениками. Правда, слава не несет учителю денег, и он подвизается грузчиком в магазине «Карусель».
Вернувшись, Федор сел пить чай с родителями, проследил, чтобы они оба слушали, и произнес: «Хочу заниматься археологией».
Последовал короткий ожесточенный спор. «Археологи — нищие, обглоданные мошкой маргиналы в сырой палатке». — «Нет, хочу». — «Профессия без будущего, факультет ненужных вещей!» — «Хочу, интересно». — «Посмотри на одноклассников, они готовятся на приличные факульте… что такое, ты съел что-то не то, тебе нехорошо?!» — «Если не археологом, тогда океанологом». — «Ты с ума сошел, ну ладно, я поговорю с одним знакомым, он настоящий археолог, пусть расскажет, как там все на самом деле!»
Знакомый принял Федора. Слушая малосвязные желания, он рассматривал шкета. (Федору всегда давали меньше,
Археолога звали Игорь Васкул, и он едва ли не лучше всех в стране разбирался в железном веке Европейского Севера. Всю зиму Федор проторчал в хранилище, описывая черепки и замеряя пряжки. Тягомотина, да — зато стажеру светила летняя экспедиция.
На третий день этой экспедиции он лежал, слушая зуд насекомых, кружащих в поисках траектории для пикирования на нетронутые части тела, и страдал. Как ни противно было признавать, родители предсказали его беды точно — палатка оказалась промозглой, насекомые свирепыми, быт первобытным, а труд скучным. Коллеги сидели в раскопе, хлестали у костра водку и насиловали мозг хоррором о черном археологе.
Впрочем, Федор не сомневался в своем призвании и терпел.
Васкул взял его в ученики. Федор стал изучать Великое переселение — какая сила сорвала народы с их земли, закружила и разметала по континенту? Существовала гипотеза, что до Коми доползла часть кочевых племен иранского происхождения, родственных скифам, — но что с ними происходило дальше, никто не раскапывал. Федор поступил на истфак Сыктывкарского университета, чтобы разобраться в этом вопросе.
Он подавал документы и в Ленинградский университет, но не добрал там балла. Зато прошвырнулся по клубам, где рвали струны и бились головой о колонку панковские бэнды. В каком-то накуренном подвале ему сунули газету «Лимонка». Он развернул ее и ощутил, как испорченное настроение выправляется. Национал-большевики жгли: гадов перевешать, заводы национализировать, хаос посеять, Евразию возродить.
Бред, конечно. Но, во-первых, реальность вокруг еще абсурднее. В депутатах сидят красные директора, та же разруха, заскорузлость мозга, имбецильная «работа с молодежью», крышевание, нищета. Мордор расцвел? Пора рушить!
А во-вторых, Федору давно хотелось найти единомышленников, он интересовался анархо-социалистическими течениями, читал Герберта Маркузе и Ги Дебора. От слова «революция» кружилась голова. И он написал в штаб примерно так: «Товарищ Лимонов. Вокруг бред и рожи. Я прочел программу и хочу расцеловать вас в десны. То есть мне нравится платформа. Хочу ячейку тоже. Помогите советом, “Лимонкой”, пачкой по возможности толстой».
Лимонов ответил: «Товарищ Федор, необходимо сколотить банду единомышленников, распространять газету, держать связь с центром и быть готовым к акциям. Первую пачку “Лимонки” и партбилеты пришлем такого-то числа в 16.30 с московским поездом. Вагон сообщим позже. Ждите!»
1999–2006, СЫКТЫВКАР
За пазухой баллон с краской, на ногах ботинки со шнуровкой едва не до бедра. Люди с кровавыми партбилетами шагают к пустырю за филармонией. Агитвойна подразумевает захват умов и ловлю душ.