Бог Иисуса Христа
Шрифт:
Уже у апологетов II в. (Иустин, Татиан, Афинагор, Феофил Антиохийский) нам встречаются и другие голоса. Они обращаются к образованным язычникам и поэтому должны говорить на их языке. Для них оказалось кстати, что слово «отец» уже у Платона служило для обозначения высшего существа, от которого исходит все [584] . В неоплатонизме (и в гностицизме) отец — это высшая инстанция по ту сторону бытия, у стоиков, напротив, обозначением Бога как Отца выражаются естественное единство Бога и мира и родственная связь всех людей [585] . Эту мысль развивает Иустин, называя Бога «Отцом Вселенной» и «Отцом всех людей» [586] . Такие выражения, несомненно, укоренены в Ветхом и Новом Завете, однако, христологическое сообщение Божественного отцовства при этом затемнено. Божественное отцовство представляется чуть ли не доступной разуму идеей, хотя Иустин, разумеется, настоятельно подчеркивает, что полнота Логоса явлена лишь в Иисусе Христе. В этом ходе мысли верно прежде всего то, что слово «Отец» превосходно предназначено для синтеза между философским вопросом о последнем основании (; рriпсiрiит) всей действительности и библейской вестью об источнике и цели творения и истории спасения [587] . Библейское высказывание об Отце могло, подготовленное самой философией, служить ответом на основной вопрос философии.
584
Платон Тимей 28с.
585
A.Schindler «Gott als Vater in Theologie und Liturgie der christlichen Antike», в .Teilenbach Das Vaterbild in Abendland. Bd. 1. Stuttgart, 1978. S. 57–58.
586
Иустин Диалог с Трифоном 56,15; 60, 3; 61, 3; 63, 3 (Corpus Apol. II, ed. von Otto, S. 186–187; 210–211; 212–213; 222–223).
587
W. Pannenberg
Попытка апологетов проповедовать христианство в философском одеянии была мужественным и необходимым шагом. Она представляла собой не приступ слабости, а выражение жизненной силы юного христианства, отважившегося на миссионерское проникновение в новую культуру. Конечно, такая попытка редко удается с первого раза. Так, шаг апологетов сперва привел к кризису, поскольку были недостаточно разведены два вопроса: отношение мира к Богу как к своему источнику и отношение Иисуса как Сына к Отцу, иначе говоря, отцовство Бога в вечности и во времени. Оба вопроса часто даже путали между собой. Это особенно явно у Ария, который понимал Сына как своего рода посредника при творении (демиурга) и высшее из творений. Ясность была внесена лишь на Никейском (325) и Константинопольском (381) соборах, обозначивших Сына как единосущного Отцу [588] . Тем самым было решено, что Бог — вечный Отец единосущного Ему Сына [589] . Внутри Божества Отец есть начало и источник , как говорили греки [590] , или принцип, как говорили латиняне [591] . Напротив, вне Божества творение и история спасения являются делом всей Троицы [592] . Особенно большой вес придавали учению об Отце как начале и источнике Божества [593] , учению, основы которого были заложены уже Оригеном [594] , прежде всего греческие отцы [595] ; Иоанн Дамаскин еще раз обобщил их учения в своем труде «Точное изложение православной веры», ставшем практически учебником для Восточной Церкви [596] . Но и такой авторитет западного богословия, как Августин, пишет: «totius divinitatis vel si melius dicitur deitatis principium pater est» («Отец — начало всей Божественной природы или, лучше сказать, всего Божества») [597] . Толедские соборы в 675 г. и 693 г. принимают это высказывание и говорят об Отце: «Jons ergo ipse et origo est totius divinitatis» («следовательно, источнике и происхождении всей Божественной природы») [598] . Отголоски этих выражений слышны еще у Фомы Аквинского [599] . Выразительнее всех схоластиков Отца как auctor et fontalis plenitudo (автора и полноту источника) Божественной природы и innascibilitas (нерожденность) как его сущность определил Бонавентура [600] . Разъяснения в истории богословия и догматов имели, конечно, и отрицательные последствия. Из подчеркивания истинной Божественной природы Христа следовало, что под Богом все менее подразумевали Отца, а все более единую, общую Отцу, Сыну и Духу Божественную сущность. Это отчетливо отразилось в литургическом языке Церкви. Литургическое славословие «Слава Отцу через Сына в Святом Духе» было уже у Василия Великого изменено в «Слава Отцу с Сыном и со Святым Духом» [601] , до заключительного «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу». Влияние этого развития видно прежде всего в основополагающем для латинского Запада учении о Троице Августина, в особенности в его молитвах. Само собой разумеется, в многочисленных призываниях Бога в своей «Исповеди» Августин обращается к Богу также и как к Отцу; однако чаще всего он в соответствии с языком ветхозаветных псалмов говорит «Боже» или «Господи». Напротив, в тех местах, где сам Августин проявляет языковое творчество, он пользуется удивительно абстрактными, философски звучащими выражениями: «О, Вечная Истина, Истинная Любовь, Любимая Вечность!» [602]
588
Ср. об этом ниже: с. 240 и далее; 335–337.
589
DS 125–126; 150; NR 155–156; 250.
590
Ср.: Иоанн Дамаскин De fide orth. 8 (Die Schriften des Johannes von Damaskus, ed. B. Kotier II. Berlin–New York, 1973. S. 18–31).
591
Ср.: Августин De TrinitatelV, 20 (CCL 50, 195–202); Фома Аквинский Summa theol. I q.33 a.l.
592
DS 800; 1331; NR 277; 295; 918; 285; 286.
593
Ориген In loan. II, 20 (SC 120, 220).
594
Ср. об этом: Y.Congar Je crois en l'esprit saint. T. 3: La fleuve de vie coule en orient et en occident. Paris, 1980. S. 181–188.
595
Григорий Богослов Oratioll, 38 (SC 247, 138–141).
596
Ср.: Иоанн Дамаскин De fide orth. 8; 12 (Точное изложение православной веры. Ростов–на–Дону, 1992, с. 13–27; 32–36).
597
Ср.: Августин De TrinitatelV, 20 (CCL 50, 195–202).
598
DS 525; 568; NR 266; 267.
599
Фома Аквинский I Sent. d. 28 q. 1 а. 1; III d. 25 q. 1 a. 2; Summa theol. I q. 33 a.l; q. 39 a. 5 ad 6.
600
Бонавентура I Sent. d. 27 p. 1 q. 2 ad 3; d. 28 q. 1–3; d. 29 dub. 1; Breviloquium p. 1 c. 3.
601
Василий Великий De spiritu sancto 6–7 (SC 17, 126 и далее).
602
Августин Conf. VII, 10, 16 (CCL 27, 103–104; Исповедь. M., 1992, с. 187).
Эти изменения молитвенного языка указывают на опасность того, что внутрибожественное отцовство Отца стало иррелевантным для Его отношения к миру и человеку, так что Троица оставалась богословски интересным, но для мира и истории иррелевантным учением. Так, в схоластическом учении о Боге в трактате «De Deo ипо» («О едином Боге») могло говориться о Боге, Его сущности, свойствах и вместе этим также и о Его отношении к миру, при этом ни словом не упоминаться об Отце; о Нем речь шла лишь в трактате «De Deo Inno» («О троичном Боге»). Однако это разделение учения о Боге на два трактата, «De Deo ипо» и «De Deo trino», с точки зрения свидетельства Писания и раннего предания, для которых Бог всегда Отец, в высшей степени проблематично [603] . Поэтому мы постараемся развивать содержательные аспекты трактата «De Deo ипо» как учение о Боге Отце.
603
Ср.: К. Rahner «Bemerkungen zum dogmatischen Traktat "De Trinitate"», в Schuften. Bd. 4. S. 103–133.
Это развитие показывает, что и в истории догматов и истории богословия нет прибыли без убытков. Определения как разъяснения являются в то же время ограничениями. Разумеется, мы не в праве ставить на карту пользу, принесенную ими, если хотим вернуть то, что, согласно сегодняшним богословским представлениям, потерпело убыток или было полностью утеряно. При попытке выразить христианскую веру языком времени речь идет не только о тогдашней проблеме, но о постоянной задаче проповеди и богословия. Поэтому сообщение философского и богословского учения о Боге — это не устаревшая спекулятивная проблема, а попытка с интеллектуальной честностью нести ответственность перед мышлением за христианское учение об Отце. Эта проблема представляется нам сегодня ввиду принципиальной постановки под вопрос идеи о Боге, в особенности речи о Боге Отце, даже более актуальной, чем в прошедшие века.
3. Богословское определение сущности Бога
Определение сущности Бога в перспективе западной метафизики
Философский вопрос о последней причине всей действительности и библейская весть о Боге Отце, т.е. личностном начале и источнике реальности творения и искупления, при всем своем различии находятся во внутреннем соответствии. Это очень рано привело к синтезу этих двух точек зрения, исходящих из веры и мышления. Это богословское размышление о свидетельстве Писания и предания привело к богословскому определению сущности Бога, которое стало основополагающим для всей богословской традиции. Библейское имя Бога превратилось в богословское высказывание о сущности Бога. Этот синтез находится в точке пересечения всех проблем
Исходным пунктом этого размышления было ветхозаветное откровение имени Божьего в горящем терновом кусте в Исх 3:14 [604] . Согласно еврейскому тексту, Бог открывает себя Моисею как «Я есмь Тот, Кто есть». Употребленное здесь еврейское слово haya, которое мы обычно переводим словом «быть», по сути подразумевает «действовать» [605] . Таким образом, в данном слове откровения речь идет не просто о существовании или о Боге как абсолютном бытии. Напротив, речь идет об обетовании, а именно об обещании Бога, что Он будет здесь, т.е. что Он действительно будет со своим народом. Вторая часть этого высказывания добавляет, что Бог существует или присутствует так, как Он существует, т.е. образом, не поддающимся расчету и констатации. Охраняющее и спасающее присутствие Бога остается тайной Его свободы. Его существование абсолютно достоверно и, несмотря на это, не поддается ничьему влиянию; Бог обязательно верен своему обещанию, однако всегда по–новому. Это историческое самоопределение Бога встречается в Писании и в других местах: Бог есть первый и последний (Ис 41:4; 44:6; 48:12; Откр 1:17), Он — альфа и омега (Откр 1:4). Однако уже Септуагинта переводила высказывания о существовании, присутствии высказыванием о бытии: « ». Так же и Вульгата: «Ego sum qui sum». Распространенный русский перевод гласит: «Я есмь Сущий». В этих переводах историческое высказывание обещания превращается в высказывание о бытии и определение. Этот переход намечается уже внутри самого Ветхого Завета, когда Прем 13:1 определяет Бога как Сущего .
604
К толкованию ср. (помимо соответствующих комментариев): M. Buber «Moses», в WW II. M"unchen, 1964. S. 47–66; Th.C.Vriezen «'Ehje 'aser 'ehje», в W.Baumgartner u. a. (FS A.Bertholet). T"ubingen 1950. S. 498–512; A.Deissler Die Grundbotschaft des Alten Testament. Ein theologischer Durchblick. Freiburg i. Br., 1972. S. 48 и далее.
605
T. Boman Das hebr"aische Denken im Vergleich mit dem griechischen. G"ottingen, 1965. S. 33 и далее.
Эта проявляющаяся уже в самой Библии и в ее переводах транспозиция имени Бога в определение сущности стала основополагающей для позднейшего предания. Уже иудейский религиозный философ Филон Александрийский мог вслед Исх 3:14 утверждать, что имя Бога «Сущий» или «Сущее» ( "ov) [606] . Это высказывание Филона породило целую школу учеников. Мы снова и снова встречаем его у отцов церкви [607] . Августин полагал, что Платон и Моисей здесь говорят одно и то же [608] . Исходя из этого понимания, Афанасий, передовой боец Никейского собора, толкует высказывание собора в том смысле, что Сын из сущности Отца [609] . Средневековая схоластика восприняла этот синтез и превратила его в основу своих систем [610] . Само собой разумеется, этот синтез изменил не только библейское мышление, но и философию. Невозможно упрекать таких мыслителей, как Ориген, Августин и Фома Аквинский, в бездумной рецепции существующих образцов мышления; все они старались осуществить критическую и творческую передачу. Это можно доказать относительно всех великих богословов; мы ограничимся примером Фомы Аквинского.
606
Филон Александрийский Quod Deus sit immutabilis 14 (Philonis Alex. Opera, ed. P. Wendland. Bd. 2. Berlin, 1897. S. 72); De Vita M"osts 14 (Philonis Alex. Opera, ed. P. Wendland. Bd. 4. S. 136–137); De Abrahame (Philonis Alex. Opera, ed. P. Wendland. Bd. 4. S. 28).
607
Афанасий Великий De synodis 35 (PG 26, 753–754); Григорий Богослов Oratio II 45,3 (SC 247,148); Григорий Нисский Contra Eunomium I,8 (PG 45, 255 и далее); Иларий из Пуатье De Trinitate I,5 (CCL 62, 4–5).
608
Августин De civitate Dei VIII, 11 (CCL 47, 227–228); De Trinitate V, 10(CCL50, 217–218).
609
Афанасий Великий De decretis nicaenae synodi (PG 25, 449); ср. также Кирилл Александрийский De Trinitate dialogil (PG 75, 672 BD).
610
Фома Аквинский Summa theol. I q.13 a.ll.
Фома Аквинский обосновывает отождествление библейского имени Бога с философским понятием бытия, в т. ч. тем, что бытие является универсальнейшим из понятий. Чем более обширно понятие, тем более оно подходит Богу, поскольку Бог охватывает собой все сущее. Так, Фома перенимает при посредничестве Иоанна Дамаскина идею Григория Богослова о бытии как pelagus substantiae infinitum et indeterminatum (бесконечное и неопределенное море сущности) [611] . Фома связывает эту идею с неоплатоническими представлениями. В неоплатонизме бытие (ipsum esse— само бытие) находится на вершине пирамиды идей; оно есть первая сущность после Единого или Сверхсущего. Фома перенимает это учение об ipsum esse как о высшей идее, но называет ее esse commune, т.е. общее бытие, которому причастно все сущее, но не Бог [612] . Ведь Бог как источник всего бытия не «имеет» бытие, а, напротив, Он «есть» бытие. Вопреки неоплатонизму, для Фомы Бог поэтому не Сверхсущее, а, напротив, ipsum esse subsistens, самостоятельно существующее бытие, бытию которого причастно все остальное сущее [613] . Поэтому не Бог причастен esse commune, а наоборот, esse commune причастно Богу [614] , оно есть первое и собственное действие Бога [615] . Таким образом, Бог как самостоятельно, через себя самого существующее бытие сам является началом и причиной, говоря по–библейски, Отцом всей действительности.
611
Фома Аквинский Summa theol. I q.13 a.ll.
612
Ср.: К. Kremer Die neuplatonische Seinsphilosophie und ihre Wirkung auf Thomas von Aquin. Leiden, 1966.
613
Summa theol. I q.3 a.4; q.7 a.l и др.
614
Summa с. gent, p.l q.26.
615
Summa theol. I/II q.66 a.5 ad 4.
Этим учением о Боге как самостоятельно существующем бытии Фома, с одной стороны, сохраняет трансцендентность Бога по отношению к миру. Ведь между бытием Бога (которое есть «бытие бытием») и бытием творений (которое есть «обладание бытием») существует бесконечное качественное различие. Определением Бога как ipsum esse subsistens Бог не включается в охватывающий Бога и мир контекст бытия; Фома настойчиво придерживается точки зрения, что Бог не находится не только внутри какой–либо категории, но и не внутри бытия [616] . Он бесконечно выше всей остальной действительности. С другой стороны, благодаря определению сущности Бога Фома также может, в отличие от неоплатонизма, придерживаться данной в идее о творении имманентности Бога в мире. Ведь если Бог есть сама действительность, охватывающая все бытие, то невозможно мыслить Его в отношении мира и человека только как визави; если бы Бог был визави мира, Он был бы ограничен миром и превратился бы тем самым в конечное существо. Если же мыслить Бога как само бытие, то все, что существует, причастно Божественной действительности; тогда Бог присутствует во всех вещах [617] . Таким образом, Он не далекое и недоступное Сверхсущее, а Бог, присутствующий в мире; он вездесущ. Так, Бог трансцендентен и имманентен в одно и то же время.
616
Summa theol. I q.3 a.5.
617
Там же I q.8 a.l.Там же I q.8 a.l.
Из определения сущности Бога как ipsum esse subsistens следует, что Бог как полнота бытия не знает недостатка в бытии, не знает потенциальности; напротив, Он представляет собой абсолютно совершенное бытие и вместе с тем чистую актуальность (actus purus). Это совпадение сущности и бытия в Боге обосновывает простоту Бога и Его неизменность. Ведь оно не означает, что Бог последовательно осуществляет свою сущность, а напротив, что Он есть Его сущность [618] . Поэтому вечность Бога означает не только то, что Бог не имеет начала и конца, но то, что Он одновременно есть начало и конец. Поскольку Ему не требуется последовательно осуществлять свое бытие, Его вечность состоит в «tota simul et perfecta possessio» Его бытия (совершенное обладание всем Его бытием одновременно) [619] .
618
Там же I q.9 a. 1–2.
619
Там же1я.10а.1.