Бог-Император Дюны
Шрифт:
— С удовольствием, Государь.
— Даже если это будет означать утрату твоих исходных клеток и всех чанов?
— Я не нахожу эти чаны приятным воспоминанием, Государь, а эти клетки — это не я.
— Владыка, чем мы Тебя оскорбили? — спросил Нунепи. Лито угрюмо нахмурился. Неужели этот бестолковый дурак действительно ждет от Бога Императора открытого разговора о состоявшемся только что нападении Лицевых Танцоров?
— До моего слуха дошло, — сказал Лито, — что ты и твой народ распускаете лживые слухи о том, что вы
Нунепи поперхнулся. Это обвинение было дерзкой ложью, совершенно неожиданной. Но Нунепи отдавал себе отчет, что, стань он это отрицать, никто ему не поверит. Так сказал Бог-Император. Нападение с непредвиденной стороны. Нунепи заговорил, не отрывая взгляда от Айдахо.
— Владыка, если мы…
— Смотри на меня! — приказал Лито.
Нунепи резко перевел взгляд на лицо Лито.
— Я говорю вам только сейчас, раз и навсегда, — сказал Лито. — У меня нет вообще сексуальных привычек. Никаких.
По лицу Нунепи заструился пот. Он глядел на Лито с неотрывной напряженностью попавшего в капкан животного. Когда Нунепи обрел, наконец, голос, тот не был больше тихим и подконтрольным инструментом дипломата, он стал дрожащим и перепуганным.
— Владыка, я… здесь, должно быть, ошибка…
— Тихо ты, Тлейлаксанский наушник! — взревел Лито. — Я — метафорическое ответвление святого песчаного червя Шаи-Хулуда! Я, ваш Бог!
— Прости нас, Владыка, — прошептал Нунепи.
— Простить вас? — голос Лито был полон сладкой рассудительности. — Конечно, я вас прощаю. Такова доля вашего Бога. Ваше преступление прощено. Однако ваша глупость заслуживает воздаяния.
— Владыка, если б я мог лишь…
— Тихо! На это десятилетие Тлейлаксу отменяются спайсовые нормы. Вы не получите ничего. Что до тебя лично, то мои Рыбословши сейчас отведут тебя на площадь.
Две дюжие стражницы подошли и схватили Нунепи за руки. Затем они поглядели на Лито в ожидании его указаний.
— На площади сдерите с него одежду. Он должен быть публично выпорот, пятьдесят ударов кнутом, — распорядился Лито.
Нунепи рвался, пытаясь освободиться из державших его крепких рук, на лице его отражался ужас, смешанный с яростью.
— Владыка, напоминаю Тебе, что я посол…
— Ты обычный преступник — с тобой и следует поступать, как с преступником, — Лито кивнул стражницам, и те поволокли Нунепи прочь.
— Я бы хотел, чтобы они тебя убили! — в ярости заорал Нунепи. — Я бы хотел…
— Кто? — окликнул его Лито. — Кто, ты бы хотел, чтоб меня убил? Разве ты не знаешь, что меня нельзя убить?
Стражи выволокли Нунепи из помещения, а тот все продолжал бушевать:
— Я не виновен! Я не виновен! — его протесты смолкли вдали. Айдахо близко наклонился к Лито.
— Да, Данкан? — спросил Лито.
— Государь, в результате этого все послы будут в страхе.
— Да. Я дам им урок ответственности.
— Государь?
— Точно
— Но это вызовет волнение, Государь. Лучше мне выставить дополнительную охрану.
— Ни одного дополнительного охранника!
— Но ты навлекаешь…
— Я навлекаю немножко военной чепухи.
— Это именно то, что я…
— Данкан, я учитель. Запомни это. Через повторение я добиваюсь усвоения урока.
— Какого урока?
— Полностью самоубийственной природы военной дурости.
— Государь, я не…
— Данкан, посмотри на этого безмозглого Нунепи. В нем сама суть этого урока.
— Да простит мою тупость, Государь, но я не понимаю того, что Ты сказал о военной…
— Военные убеждены, будто рискуя жизнью, они тем самым покупают право чинить любое насилие над врагом, какое им заблагорассудится. У них менталитет захватчиков. Нунепи не считает себя ответственным за что угодно, сделанное против чужих.
Айдахо посмотрел на вход в палату, через который стражницы выволокли Нунепи.
— Он попытался и проиграл, Владыка.
— Но он отсек от себя узы прошлого и возражает против того, чтобы уплатить свою цену.
— Для своею народа — он патриот.
— А каким он видит самого себя, Данкан? Инструментом истории.
Айдахо понизил голос и еще ближе наклонился к Лито.
— В чем же Ты другой, Государь?
Лито хихикнул.
— Ах, Данкан, как же мне нравится твоя проницательность. Ты заметил, что я — совершенно чужой. Не гадаешь ли ты, возможно ли мне оказаться среди проигравших?
— Эта мысль приходила мне на ум.
— Даже проигравшие могут задрапироваться в гордую мантию «прошлого», мой старый друг.
— И вы с Нунепи в этом одинаковы?
— Воинствующие миссионерские религии могут разделять эту иллюзию «гордого прошлого», но не многие понимают главную опасность для человечества, а именно — ложное чувство свободы от ответственности за свои собственные действия.
— Это странные слова, Владыка. Как мне следует их понимать?
— Их смысл в том, что в них сказано. Разве ты не способен слушать?
— У меня есть уши, Владыка!
— Да, правда? Мне их не видно.
— Вот, Государь. Вот и вот! — Айдахо указал на свои уши.
— Но они не слышат. А значит у тебя нет таких ушей, чтобы слышать.
— Ты шутишь надо мной, Государь?
— Имеющий уши, да услышит, верно? То, что существует, не может быть превращено само в себя, поскольку это уже существует. Быть — значит быть.
— Твои странные слова…
— Всего лишь слова. Я их произнес. Они улетели. Никто их не слышан, следовательно они не существуют. Раз они больше не существуют, то, может быть, их можно сделать существующими и тогда, может быть, их кто-нибудь да расслышит.