Бог-Император Дюны
Шрифт:
— Все получилось не так, как ты замышляла, верно? — спросил Айдахо.
Она покачала головой — и Айдахо увидел, что она вот-вот заплачет. «Почему ты так сильно его ненавидишь?» — спросил он.
— Мы лишены права жить по-своему.
Айдахо поглядел на деревню.
— И много деревень, подобной этой?
— Это — форма Империи Червя!
— Ну, и что с ней не так?
— Ничего — если это все, чего ты хочешь.
— То есть, ты хочешь сказать это все, что он дозволяет?
— Это и немногие торговые города… Онн. Мне говорили, что даже столицы планет представляют собой
— Я повторяю: что с этим не так?
— Это тюрьма!
— Тогда — покинь ее.
— Куда? Как? Ты считаешь, мы можем просто сесть на космический корабль Союза и улететь куда-нибудь еще, куда угодно, куда только захотим? — она указала вниз, туда, где на краю Гойгои стоял топтер, виднелись сидевшие рядом с ним на траве Рыбословши. — Наши тюремщицы не дадут нам убежать!
— Но они же странствуют, — сказал Айдахо. — Они отправляются, куда только захотят.
— Куда угодно, куда посылает их Червь!
Она прижала лицо к коленям и заговорила, голос ее звучал приглушенно.
— На что это было похоже в прежние дни?
— Это было совсем по-другому, часто очень опасно, — он поглядел вокруг — на стены, разделявшие пастбища, сады и фруктовые деревья. — Здесь, на Дюне, не было воображаемых линий, чтобы показать границы земельных владений. Все это было герцогством Атридесов.
— Кроме Свободных.
— Да. Но они знали, где их место — на этой стороне наших боевых укреплений… или там, где белым-бел породообразующий пласт, обнажающийся под жгучим песком.
— Они могли идти, куда захотят!
— С некоторыми ограничениями.
— Некоторые из нас тоскуют по пустыне, — сказала она.
— У вас есть Сарьер.
Подняв голову, она метнула на него жгущий взгляд.
— Такая малость!
— Пятнадцать сотен километров на пять сотен — не так уж и мало.
Сиона поднялась.
— Ты когда-нибудь спрашивал у Червя, почему он нас ограничивает таким способом?
— Мир Лито, Золотая Тропа, чтобы обеспечить наше выживание. Это то, что он ГОВОРИТ.
— Ты знаешь, что он сказал моему отцу? Я подглядывала за ними, когда была ребенком. Я его слышала.
— Что он сказал?
— Он сказал, что отказывает нам в большинстве кризисов, чтобы ограничить наши формирующие силы. Он сказал: «Люди могут быть поддерживаемы горем, но я теперь их горе. Боги могут становиться бедствиями», — таковы были его слова, Данкан. Червь — это болезнь!
Айдахо не сомневался, что она в точности пересказала ему слова Лито, но эти слова не всколыхнули его. Вместо этого он думал о Коррино, которого ему приказано было убить.
БЕДСТВИЕ. Коррино, потомок семьи, которая некогда правила этой Империей, оказался пухленьким мужчиной средних лет, жаждущим власти, вошедшим в заговор ради спайса. Айдахо приказал Рыбословше его убить, из-за этого поступка Монео подверг его тяжелому допросу.
— Почему ты не убил его сам?
— Я хотел увидеть, как это выполняют Рыбословши.
— И каково твое мнение об их исполнении?
— Умелое.
Но смерть Коррино заразила Айдахо чувством нереальности. Маленький толстячок, лежащий в луже собственной крови, неразличимая тень среди ночных теней мощеной пласткамнем
Айдахо поглядел на Сиону, стоящую на фоне фруктовых садов и зеленых холмов Гойгоа.
— Давай спустимся в деревню и найдем наше помещение. Мне хочется побыть одному.
— Рыбословши поместят нас в одном помещении.
— Вместе с ними?
— Нет, только нас двоих вместе. Причина достаточно проста. Червь хочет спарить меня с великим Данканом Айдахо.
— Я сам выбираю себе партнерш, — огрызнулся Айдахо.
— Я уверена, любая из наших Рыбословш была бы счастлива, — сказала Сиона. Она резко отвернулась от него и стала спускаться с холма.
Айдахо мгновение наблюдал за ней, за гибким юным телом, покачивающимся как ветки фруктовых деревьев на ветру.
— Я не племенной жеребец, — пробормотал Айдахо. — Это то, что он вынужден будет понять.
По мере истечения каждого дня становишься все более нереальным, все более чуждым и отдаленным от себя того, которым ты вступил в этот день. Я — единственная реальность и, поскольку вы отличаетесь от меня, вы реальность утрачиваете. Чем любопытней становлюсь я, тем менее любопытными становятся поклоняющиеся мне. Религия подавляет любопытство. Сделанное мной — это вычтенное из действий поклоняющегося. Так и получается, что в конце концов я перестану что-либо делать, вернув все вычтенное перепуганным людям, которые в тот день обнаружат, что они одиноки и вынуждены действовать самостоятельно.
Украденные дневники
Был звук, не похожий ни на один другой: звук ждущей толпы, разносившийся по длинному туннелю, где Айдахо шагал впереди королевской тележки — нервные шепотки, увеличенные в один всеобщий шепот, шарканье одной гигантской ноги, колыхание одного огромного одеяния. И запах — сладкий запах пота, смешанный с молочным дыханием сексуального возбуждения.
Инмейер и ее Рыбословши доставили Айдахо сюда в первые часы после зари, приземлившись на площади Онна, когда та еще покоилась в холодных зеленых тенях. Они взлетели сразу же, как только передали его другим Рыбословшам, Инмейер явно была несчастна от того, что во время ритуала Сиайнока ей предписывалось отвезти Сиону в Твердыню.
Новый эскорт, подавляя волнение, увел ее в помещение глубоко под площадью, место, не нанесенное ни на одну из тех карт юрода, которые изучал Данкан. Это был лабиринт — сначала в одном направлении, потом в другом, через коридоры достаточно широкие и высокие, чтобы пропускать королевскую тележку. Айдахо сбился в этих направлениях и погрузился в размышления о предшествующей ночи.
Спальные покои в Гойгоа, хотя спартанские и маленькие, были вполне удобны — две койки на комнату, каждая комната похожа на коробочку с белеными стенами и с единственным окном и единственной дверью. Комнаты тянулись вдоль коридора в здании, которое называлось в Гойгоа «гостевым домом».