Бог исподволь: один из двенадцати
Шрифт:
Зажав кусок «кости» в руке, Ингер что было сил стиснул кулак. Раздался еле уловимый скрип, чуть более громкий хруст – и обломок распался на две части, неровные и такие же чисто-белые на изломе. Фитиль, пропитавшийся плавленым жиром, вспыхнул ярче, и охотник увидел то, чего не замечал раньше – два символа на одном из боков обломка, по странной случайности оставшиеся на одном и том же куске. Начертание поражало своей филигранной аккуратностью. А сами символы казались совершенно незнакомыми.
Что это – артефакт из далёких земель? Говорят, норды
– Дьявольщина, – пробормотал Ингер, кладя обломки на стол и стягивая перчатки. Вспотевшая за день ладонь оставила на столешнице тёмный след.
Он тщательно завернул обломки в обрывок холста и спрятал в походную суму. Рука нащупала среди смятых тряпиц твёрдые, гладко обточенные досочки.
Книга.
Ингер не стал доставать её – этот импровизированный фолиант с самодельной «обложкой» из дерева. Вложенные между досочек разноразмерные листы за долгие дни перемешались, а пыль с них исчезла под пальцами, перебиравшими страницы сотни раз. Книга изменила свой вид, но не стала от этого ближе. Охотник заучил её наизусть, но смысл написанного так и не открылся ему до конца. Он был всё так же далёк от понимания сути чудовищных рисунков и не связанных между собой фраз, как и в тот день, когда обнаружил книгу.
Ингер опустился на лавку и закрыл глаза. Оранжевая тень пламени плясала на веках. Усталость прошедшего дня навалилась на плечи, заставив сгорбиться и тяжело облокотиться о столешницу – а перед глазами заплясали образы, где утомлённая мысль переплела воспоминания и сны…
Глава 3
Окрестности Дармштадта. Годом ранее
– Он не придёт. Уже минула полночь, Мота.
– Не придёт… – эхом отозвалась вдова, застывая посреди комнаты. Её юбки мели давно не скоблёный пол. – Не придёт мой Антонио, говоришь…
Она юркнула к нему, остановилась перед скамьёй, заглядывая в лицо. Её глаза в тусклом полумраке дома казались огромными и светились, словно ведьмин огонь среди болота в ночной час.
– А может, он тебя боится, а, пёс? – прошипела она. – Пёс Инквизиции пугает моего Антонио!..
– Твой язык пропитан ядом, женщина! – инквизитор брезгливо оттолкнул вдову и поднялся, едва не опрокинув опустевший кубок. Выпитое вино оставило во рту травянисто-мятный привкус. – Ты безумна, вдова, и на твоё счастье…
Договорить он не успел – в его губы впился сухой шершавый рот вдовицы. В ладонь вдруг ткнулось нечто округлое и плотное. Пальцы сжали эту упругость, и она подалась. Зубы Моты терзали и мяли его язык, потрескавшиеся губы царапали подбородок и щёки, и он вдруг вздрогнул от резкого вкуса мяты во рту. Слюна вдовы отдавала той же травянистой прохладой, что и вино. Колдовство?..
Упругое нежное тело
Грохот распахнутой двери прозвучал как удар колокола, гулко отдавшись в ушах.
– Ты! Ты, шакал, предатель Церкви и Господа нашего Иисуса Христа!
Инквизитор вскинул голову. На пороге в сопровождении двух дюжих доминиканцев стоял Геликона – молодой амбициозный дознаватель из Тосканы.
Вдова завизжала, даже не пытаясь прикрыть срам. Её обвисшие груди болтались, как пустые мешки. Он отшатнулся, в животе противно сжалось. Что это было – наваждение? Или зов неутолённой плоти так затуманил рассудок?..
Не обращая внимания на присутствующих, инквизитор схватил Моту за волосы и притянул к себе. Её изрезанное морщинами лицо, с глубоко провалившимися глазами и жёлтыми зубами во впалом рту, вызвало рвотный позыв. Мята. Мятное масло и вино…
– Она меня околдовала! – крикнул он, отшвыривая вдову прочь.
– Околдовала, говоришь? – дознаватель подошёл, брезгливо поддевая носком сапога разбросанное платье, – Герхард, собачий сын, ты сам пошёл в её объятья!
Голова кружилась, в ушах нестерпимо звенело, и писклявый голосок Геликоны терзал мозг будто ржавый, но очень тонкий гвоздь.
– В повозку обоих! – приказал дознаватель монахам.
Один из клириков подхватил вдову под мышки и поволок из дома прочь.
– Антонио! – скулила она, норовя обернуться на Герхарда, – Антонио, жизнь моя!..
Второй доминиканец шагнул к инквизитору.
– Только тронь, – прошипел тот, – я тебе глаза вырву.
Монах застыл в нерешительности. Герхард собрал раскиданное на полу бельё. Стены постоянно норовили куда-то уплыть, а ноги отказывались нормально сгибаться. На живот и то, что ниже, смотреть вообще не хотелось.
Дознаватель стоял поодаль и, скрестив руки, с видимым удовольствием наблюдал, как инквизитор одевается.
Брэ. Камиза. Шоссы 6 … Боже милосердный, в чём это они?! Верхняя рубаха. Плащ… Рука потянулась к перевязи с клинком.
– Оружие оставишь здесь, – проскрипел из-за спины Геликона.
Дознаватель и в подмётки не годился Герхарду. Стоит им скрестить клинки – и нахал будет валяться в куче собственных кишок. И никакое благословение Господа его не защитит.
6
Брэ – нижнее бельё, напоминающее шорты. Камиза – нательная рубаха. Шоссы – узкие облегающие мужские штаны.