Бог из глины
Шрифт:
Иногда, ближе к вечеру, Сергей садился на крыльцо, подставляя лицо солнцу, и размышлял над тем, куда он влип, и что теперь делать дальше. Можно было, конечно, хлопнуть дверью, и постараться выбросить из жизни последние пару лет, но от этих мыслей, Сергею становилось как-то не по себе. Это было бы… нечестно. Нечестно по отношению к девушке, что на свою беду вышла однажды из подъезда, смешно сощурив носик, нечестно по отношению к самому себе, тем более что Сергей еще помнил, как было хорошо на пыльном чердаке, где сухая солома стала ложем страсти. Где обрывки газет, вперемешку с птичьим пометом, и нежные
Он остался, хоть и частенько жалел потом об этом.
Первые годы совместной жизни ознаменовались криками и битьем посуды. Кроме того, Сергей нашел для себя одно утешение. Почти каждый вечер он выходил во двор, нащупывая в кармане кожу кошелька. Придерживая тихонько калитку, уходил к ближайшему магазину, где можно было выпить пару бокалов пива на разлив, а потом, чуть покачиваясь, воровато оглядываясь, брать в руки одноразовый стаканчик, в который добрая продавщица наливала водки. Сергей одним махом (почти как отец) опрокидывал содержимое стаканчика в рот, и запивал парой глотков пива. Чуть позже серая муть ощущений окрашивалась розовыми нитями надежды на что-то хорошее, и можно было идти домой, в царство скуки, что сменялась иногда приступами бесполезной суеты.
Он заходил в дом, излучая бесшабашное веселье, не обращая внимания на укоризненный взгляд супруги. В эти мгновения Сергея не интересовали проблемы, которые она напрасно пыталась перевесить на его плечи. С нее было достаточно того, что он и так добровольно согласился гнить в этом болоте, даже не пытаясь выбраться из-под гнета провинциальной скуки, навязчивой опеки матери, и презрительного молчания тещи. Потом, когда не заладилось с работой, и проблемы навалились непосильным грузом, выбраться из всего этого дерьма стало совсем неразрешимой задачей, и можно было только разводить руками, признавая очевидность того, что жизнь иногда до боли неприятная штука.
Вот так оно и происходит. Ты плывешь по течению, изредка делая слабые взмахи руками, чтобы совсем уж не погрузиться в мутные, холодные воды, и даже не знаешь, куда прибьют волны твою измученную душу. Но как бы то ни было, в этом, новом доме хозяином был он, и если кто-то собирался оспаривать эту непреложную истину, что ж — тем хуже для этого неудачника.
Это его дом, и он разберется со всем тем грузом, что взвалился на плечи вопреки воле и здравому смыслу. Как будто существовали другие пути решения проблем, помимо извечного нытья по поводу и без повода.
К черту все это!
Сергей смотрел, как Надежда пытается встать с неудобного низкого ложа, и не делал ни одной попытки помочь ей. В конце концов, если дражайшая половинка затеяла поиграть в жертву, то это не его дело. С него и так было достаточно ежедневной порции нытья и упреков, тем более, что по дому и так было достаточно работы, которую нужно было делать, и если каждый раз, вместо того, чтобы наводить порядок, Надежда собирается и дальше испытывать его терпение, то все попытки давить на жалость заранее обречены на провал.
(Женщины странные существа — они живут одним днем, не думая о будущем, не понимают простых вещей, которые рядом, стоит только руку протянуть — вот же они, достаточно только немного напрячь мозги, и призадуматься о настоящем,
— Что случилось? — вопрос был задан, и Сергей собирался получить на него ответ. Все эти женские капризы изрядно давили на психику, и нужно было как-то упорядочить отношения, которые в последнее время вызывали чувство некоторого раздражения.
Надежда помедлила с ответом, что не укрылось от внимания мужа. Сказать правду — казалось делом совершенно не возможным.
(Хей, детка — старое зеркало утащило тебя в мир зазеркалья, где на заснеженной полянке, высится огромная ель, украшенная гирляндами из чьих-то внутренностей — это ли не та самая, никому не нужная правда?)
Надя отвела взгляд. Почему-то в этот рождественский вечер, меньше всего ей хотелось рассказывать мужу про свои шалости с зеркалом. Пускай это останется ее маленьким секретом.
— Все хорошо, просто закружилась голова. — Ровным тоном ответила она, стараясь не смотреть мужу в глаза.
(Хей-хо детка, все еще впереди. И кто знает, что там, в волшебной стране зазеркалья, смерть, боль, или наоборот радость и отчаянное веселье — поживем, увидим крошка, и испытующий взгляд горячо любимого супруга, лишь сон, что приснился однажды, холодным зимним вечером, когда за окном засверкали тысячами искр белые хлопья февральского снега, что отразились в твоих глазах, словно в кривом зеркале бесплодных ожиданий, и пусть тебя не волнуют все эти маленькие несуразности, впереди весна и лето, и там, впереди, наверняка найдется место чувствам, которых так не хватает сейчас, когда метель замела все тропинки, и холод сковал все желания, что возникают иногда, когда сердце сжимается в тревожном ощущении грядущих перемен. В общем детка — не скучай, и да прибудет в тебе ангельская уверенность и спокойствие, и пока на улице холод и снег я могу обещать тебе — все будет хорошо, и весна встретит тебя своим ароматом, ворвется в ноздри, радуя чистотой и невинностью, потерпи немного крошка, все будет так как хотят этого небеса…)
Сергей хмыкнул.
Закружилась голова — как же…
С таким же успехом Надя могла жаловаться ему на низкое давление, или насморк. С некоторых пор, Сергей научился читать мысли жены, словно дирижер партию с нотного листа. Это было так просто, и бегающий взгляд Надежды, лишь подливал масла в огонь.
(Твоя любимая женушка что-то скрывает, парень. Я имею в виду все эти маленькие женские секреты, которые не дают спокойно спать. Хотелось бы вывести на чистую воду, окончательно завравшуюся лгунью, чтобы посмотреть в ее глаза, что сейчас сияют невинностью…)
— Я надеюсь, твоей голове стало хоть немножечко лучше? — холодно поинтересовался Сергей.
Надя слабо кивнула. Сил спорить почти не оставалось. Что-то изменилось в их отношениях, с некоторых пор Сергей стал чужим. Он словно отгородился от нее.
— Идем спать. — Сергей зевнул.
Надежда расстелила постель, и нырнула под теплое одеяло, свернувшись калачиком. Сергей некоторое время ворочался рядом, прежде чем окунуться в сон.
В спальне воцарилась тишина. Чуть слышно тикали часы на трюмо (в прозрачном пластмассовом корпусе выделялись большие латунные шестеренки, пугая своей прозаичностью), а из библиотеки доносилось чуть слышное гуденье обогревателя.