Бог из глины
Шрифт:
Было что-то еще, что-то давнее, не так уж и важное, о чем было просто лень вспоминать. Что-то связанное с погребом. Но Сережке некогда было возиться со всеми этими заплесневевшими воспоминаниями, тем более, что у мальчишек его возраста всегда полно дел. Достаточно было ненадолго заглянуть в погреб, обведя хозяйским взглядом все то добро, что пылилось на полках, оставив на земляном полу отпечатки ног.
Давным-давно Сережка пытался удовлетворить любопытство, царапая ногтями крышку погреба. Все без особого успеха. Крышка была прибита намертво
Сережка заглядывал в тонкие щели между полом и крышкой, но все что он мог увидеть — лишь смутные тени там, в глубине, где ночь затаилась в обросших паутиной углах.
И вот теперь, здоровый детина, стоял, чуть ли не на коленях, всматривался как в детстве, в темноту погреба, прислушивался, словно пытаясь вернуть те солнечные дни, когда мир ярких цветов и запахов кружил голову, а внизу, на кухне поджидал оставленный на столе леденец в целлофановой обертке, в холодильнике томилась банка сгущенки, в ней можно было проделать две дырочки, чтобы высасывать потом целый день молоко, ощущая на языке приторную сладость.
(И признайся, малыш — наверняка тебе хотелось бы вернуться туда, где нет проблем и толстой, некрасивой дуры, что незаслуженно пользуется правом называться твоей женой, мать ее так…)
Сергей скривил в улыбке рот. Пускай там, под крышкой и не было ничего такого, что могло бы помочь ему, но кто знает…
Даже маленькая частичка детства заслуживает того, чтобы взять в руки здоровенный гвоздодер или того лучше ломик, и сорвать эту гребаную крышку ко всем чертям так, чтобы она разлетелась тысячей щепок, и темнота погреба обнажила свою душу, раскрыла ее навстречу наступающей весне.
Он обязательно займется этим. Пусть не сейчас, но займется. И эта дуреха, что тайком крадется в ванную, чтобы встать на свои любимые весы пускай не обольщается — пока все идет так, как надо, но наступит время собирать камни, и тогда… о, тогда все встанет на свои места, и возможно и для нее найдется немного времени, чтобы привести в чувство, указать на ошибки, заставить взглянуть на мир по-новому, сквозь широко раскрытые глаза.
(Ты только представь эту глупую, хлопающую ресницами физиономию!)
Сергей топнул ногой, чувствуя как завибрировала крышка погреба. Бог из глины, живущий в темноте слышал его, и возможно готов был исполнить все желания. А если и не все, то некоторые, самые потаенные, самые важные…
Так будет, и Сергей чувствовал это. Нужно просто немного потерпеть, пока уйдет, наконец, проклятая зима, и наступят дни вечной весны.
И тогда (хей-хо!) придет его время…
3. Вечер
Надежда прикоснулась к холодному стеклу. Расцарапала тонкие узоры наледи — показался кусочек сада. Деревья угрюмо насупились. Дальний угол двора скрывался в темноте, но при желании можно было рассмотреть
Дом замер, словно прислушиваясь к ее дыханию. В библиотеке Сергей открыл ящик письменного стола, повозился некоторое время, и вновь притих. Надя, оцепенев, следила за тем, как пропадают вечерние шорохи, и замерзший мир, превращается в огромный кусок льда.
Хрустальный домик для спящей принцессы. По всем канонам, принцессам надлежало спать в хрустальных гробах, но если постараться, можно представить, что этот дом — невероятно большой склеп, в котором одинаково найдут упокоение души грешников и праведных.
Надя вздохнула. Когда же закончится эта проклятущая зима. Быть может, весна ворвется в ее жизнь, и все изменится само собой. Не будет больше ночных кошмаров, и теплое утро стыдливо заглянет сквозь ставни, приветствуя первыми лучами солнца.
Ночные сумерки — они поселились в душе, наполнили ее собой, перекрасили мысли, чувства, сделали их черно-белыми. Выходя поутру из дома, пряча лицо в пушистый воротник дубленки, Надежда ежилась от холода, мысленно проклиная эту ненавистную пору. Сергей сам не свой бродил по дому, и с каждым днем его взгляд становился злее.
Зима проникала в них, заставляла становиться холоднее, превращая сердца в смерзшиеся комья снега, и острые иглы снежинок причиняли тягучую боль в груди.
Они бродили по дому, загодя найдя тысячи причин и оправданий для того, чтобы не встречаться. Сергей возился в библиотеке, обложившись журналами и газетами, время от времени, что-то черкая между строк, словно это все могло иметь какой-то смысл.
Надежда проводила долгие вечера на веранде. Тут было достаточно холодно, и вместе с тем неожиданно уютно. Можно было прильнуть к огромным окнам, и пытаться рассмотреть картинки черной зимы.
Вот виднеется забор, и понурая шелковица, выступает из занесенного снегом малинника. Чуть дальше летняя кухня, которой сейчас впору называться зимней — зима намела огромные сугробы, из-за которых не пробраться в этот островок жаркого лета. И, конечно же, сад — потемневшие яблони и вишни, застыли каменными изваяниями, в ожидании весны.
Веранда была небольшой. Угловая комната, огромные, на всю стену английские окна. Подоконники, уставленные цветочными горшками — по весне нужно будет засадить все цветами, чтобы потом, на следующую зиму, приходить сюда, и любоваться пышной зеленью, вспоминая теплые деньки.
Надежда обвела глазами комнату. Как и везде — потемневшая штукатурка, местами отпала, обнажив серое нутро кирпичных стен. Когда-нибудь этот дом засверкает, оживет, если только найдется способ вдохнуть жизнь в уставший кирпич.
Хотя первое впечатление было куда хуже — тогда дом показался огромной старой развалиной, доживающей последние дни. Пусть он и был намного больше их прежнего домика, все равно — Надежда ощущала, как новое жилище давит своей угрюмой строгостью, словно измученный старик, которому опротивело все на свете, даже жизнь.