Бог из клетки
Шрифт:
– И да, так со мной раньше точно не разговаривали!
Он снова смеялся, но теперь как-то иначе. Талла не могла понять, что слышит в этом смехе. Неподдельное веселье? Издёвку, или… Одобрение?
– Всё, я устала, – не сдерживая раздражения, заявила она. – Если мы пройдём ещё хоть десять шагов, я свалюсь. Вряд ли ты меня понесёшь, так что мы должны сделать привал.
Талла уже приготовилась защищаться, высказать, что она пережила при вылазке в город, пока он отсиживался у Джана, но бог легко согласился. После горячей отповеди, которую она успела произнести
Тракт тянулся вдоль невысокой горной гряды, запирая путников между голыми, нагретыми солнцем камнями и несохнущими даже в разгар лета болотами. Насколько хватало глаз – лазуритово-синяя вода с островками и тропками из жёлто-зелёного мха. Завораживает, если смотреть издали, как Талла, но ступить на узорчатый гобелен она не отважилась бы и под страхом смерти. Лучше уж быстро лишиться головы на площади, чем медленно захлёбываться густой болотной водой, оказавшись в тисках трясины. Талла поёжилась. Нет уж, не об этом стоило думать сейчас, прислонившись к тёплому боку громадного камня. Она как раз жевала горбушку подсохшего ржаного хлеба с подсолнечными семечками, когда Слепырь вдруг сказал:
– Итенерий.
Талла резко развернулась к нему, только после осознав, что за обеими щеками у неё куски хлеба, и она, наверное, сейчас напоминает жадную мышь. Ну и плевать, Слепырь уже высказался о её внешности весьма красноречиво, вряд ли можно сделать его отношение ещё хуже. И всё же смотрелась она, наверняка, недостаточно серьёзно для любого разговора с богом. К тому же, непрожёванный хлеб мешал впрямую спросить, что только что сказал Слепырь. Но, похоже, она достаточно выразительно выгнула брови, чтобы он и так понял.
– Моё имя. Старое, забытое и никому уже не нужное. Кроме, разве что, твоего любопытства.
– Не любопытства! – Талла, наконец, проглотила хлеб и вместе с наступающей сытостью ощутила прилив благодарности за доверие. – Мне правда неприятно звать тебя Слепырём. Это ужасно – каждый раз напоминать человеку… вернее богу, не важно… о том, чего он лишён. Как обращаться к безногому – Безногий, как… Ну, ты понимаешь. К тому же, ты теперь не слепой, у тебя есть глаз! А скоро будут оба.
– Посмотрим.
– А мне… Мне можно будет звать тебя так всегда? При других, или это секрет?
– По-моему, у богов больше не осталось секретов, – отозвался Слепы… Нет, Итенерий! – Разве что имечко длинновато, не находишь?
– Наверное… Итер? – Талла робко улыбнулась.
– Почему бы и нет? Пусть будет так.
Он потёр руки и щёки, будто помогал солнечному свету без остатка впитаться в кожу. Талле даже показалось, что сейчас у него не так чудовищно много морщин, как в тот первый раз, когда она увидела вблизи его лицо.
Чтобы не пялиться на него, Талла полезла в сумку за яблоком – всё равно после хлеба ужасно хотелось пить. Воду она решила беречь, а фрукты явно испортятся быстрее, так что лучше первыми истребить именно их.
Стоило ей откусить большой, истекающий соком кусок, как Итер вновь обратил на неё взгляд. Итер… сама же радовалась,
– Значит, всё это – идея твоей матери? Почему она не презирает богов, как все? Я думал, за прошедшие столетия таких людей совсем не осталось.
Талла спешно расправилась с куском яблока – получится у неё сегодня поесть спокойно, без стыда за набитый рот?
– На её родине – остались. Почти все. Они оплакивают свою богиню до сих пор. Её звали Дитя – покровительница цветов и невинности. Она защищала мамин народ от всего, но её… Кажется, её единственную смогли полностью уничтожить…
– Знаю, – сухо, резко и оттого жутко прозвучали слова Итера.
Талла поспешила увести рассказ от темы, способной установить меж ними вражду:
– На острове моей мамы издавна жили мирные люди. Не впускали к себе чужаков, но и сами не лезли к другим. Мама рассказывала, что там очень красиво… Прозрачный, как чистейший сапфир, океан, устланное белым шёлковым песком дно. Трава – целое море травы! – в которой, точно корабли, качаются благоухающие цветы с огромными лепестками-парусами. На деревьях – целые грозди спелых сладких плодов… – Талла даже прикрыла глаза, будто разглядывала дивные картины, сохранившиеся в памяти. Она никогда не видела этих мест, но мама так красочно рассказывала… – И люди там тоже красивые. Говорят, на других островах под палящим солнцем живут только народы с чёрной кожей и жёсткими чёрными волосами, но маму и её собратьев богиня одарила белым мрамором и золотом. А потом остров остался без её покровительства. Богатый и щедрый, но теперь беззащитный, он манил чужаков, точно кусок мяса – оголодавшее зверьё. Мамин народ страдает и терпит постоянные набеги.
Лицо бога не выражало сочувствия или ужаса, будто вся история, которую Талла рассказывала, задыхаясь от распирающих грудь чувств, – обыденность. Она сглотнула всё ещё сладкую от яблочного сока слюну, с сожалением глянула на надкусанный и такой манящий плод. Успеет ещё.
– Маму забрали в одном из таких набегов, она была самой красивой из девушек…
– Ты не очень-то на неё похожа, да?
Может, бога и нельзя убить, но Талла изо всех этого возжелала – прямо сейчас, одним взглядом! Отвернувшись, она вгрызлась в недоеденное яблоко и принялась неистово перемалывать зубами сочную мякоть. Съела даже огрызок.
– Пошли, я отдохнула, – буркнула она, резко поднявшись.
Талла зашагала по дороге, не дожидаясь, пока Итер догонит. А он и не пытался, долго-долго топал чуть позади. Мимо прогромыхала повозка торговца, под завязку гружёная бочками – с рыбой, судя по запаху. Уже не первая… Как бы хорошо было тоже вот так сесть на козлы или прямо на дно, рядом с кипами товаров, чтобы мул или даже целый конь вёз и вёз тебя по тракту. Если бы ей только удалось купить телегу…
Торговец скрылся за изгибом дороги, и Талла снова осталась одна. Да, одна, именно так начало казаться, когда рядом не шагал Итер. Даже неразговорчивый или вредный спутник лучше совсем никакого.