«Бог, король и дамы!»
Шрифт:
Шевалье Александр вновь и вновь наклонялся к разбросанным по полу монетам, ползая чуть ли не у самых ног лотарингских принцев. Виконт де Водемон прикрывал руками пылавшие от стыда щеки. Подобрав с пола все деньги, королевский паж выпрямился, с неожиданной гордостью посмотрел на Генриха де Гиза, отстегнул от пояса кошелек, но вместо того, чтобы ссыпать в него подобранные монеты, высыпал на руку еще с десяток золотых. Затем тем же жестом, что и герцог за четверть часа до этого, юный шевалье швырнул горсть монет под ноги лакеев Гиза.
— Выпейте
«Гордец!» — с невольным восхищением пробормотал граф де Лош. Зеваки-придворные один за другим растворялись в дворцовых переходах, предпочитая не привлекать к себе внимание лотарингских вельмож. Вконец раздосадованный Генрих обратился к кузену, собираясь было потребовать отчет за сорвавшуюся шутку, но шевалье Жорж-Мишель отмахнулся:
— Потом, Генрих, все потом… А вы, — короткий жест в сторону офицеров, — до завтра вы мне не нужны. Развлекайтесь.
Граф де Лош коротко кивнул родственнику и пошел прочь. Ему никого не хотелось видеть — ни Генриха, ни своих дворян, ни пажей, ни лакеев, ни даже самых прекрасных дам двора. Его гнал прочь жгучий стыд и непереносимое ощущение, будто он совершил гадость.
Глава 37
Как виконт де Водемон позаботился о шевалье де Мотвиле
Шевалье Александр стоял перед зеркалом и изучал свое отражение. Стоять перед зеркалом лучше, чем плакать где-нибудь в закутке, а молодому человеку опять хотелось лить слезы. Они притаились где-то поблизости, и паж боялся, что стоит ему произнести хотя бы слово, как слезы вырвутся на свободу к немалому веселью толпящихся по коридорам придворных.
«В первый раз он выставил меня из своей спальни, во второй — нарисовал, в третий — отчитал. Должно быть, в четвертый раз он меня убьет», — размышлял шевалье Александр. «А, впрочем, как раз это и не страшно…» Юноша вспомнил пренебрежительную усмешку пажа графа, зареванного Водемона, попытался догадаться, о чем говорили лотарингцы до его прихода. «Нет, я не буду об этом думать!» — вскинул голову шевалье Александр, решительно отвернулся от зеркала и почти столкнулся с виконтом де Водемон.
— Александр!
— А-а-а… Это ты… — с трудом подавил досаду паж. Незаметно оглянулся и отступил в амбразуру окна.
— Я уезжаю… Меня отсылают домой… — пожаловался виконт.
— Я уже понял, — голос Александра звучал ровно и обыденно, хотя сам по себе отъезд юного вельможи не мог не радовать шевалье.
— Мерзавцы!!
— Ну что ты… Просто — принцы, — возразил паж.
Водемон всхлипнул:
— Но это же гадко! И несправедливо!.. Они не имели права!..
— В том-то и дело, что имели, — вздохнул Александр.
— Ты не понимаешь! — в запальчивости выпалил юный виконт. — В конце-концов это я принадлежу к старшей ветви Лотарингского дома, а вовсе не они! Они не имели права мной командовать!
Шевалье
— А они… они пообещали нажаловаться кузену… герцогу Лотарингскому…
— Вот, значит, как… — тон королевского пажа похолодел.
— И теперь… через два часа… я должен покинуть Париж, — упавшим голосом сообщил Эммануэль. — И я ничего не могу сделать! — с отчаянием закончил он и расплакался.
Шевалье Александр смотрел на «золотого мальчика» остановившимся взором, чувствуя, как в груди закипает раздражение и гнев.
— Прекрати, — процедил он сквозь зубы. — Увидят.
— А… плевать… — всхлипнул Водемон.
— Проклятие! — уже не скрывая раздражения, проговорил паж. — В конце концов — ты мужчина!..
При всей серьезности данное внушение не произвело на юного виконта ни малейшего впечатления. Его сиятельство плакал как самый обыкновенный уличный мальчишка. Шевалье де Бретей вздохнул и переменил диспозицию, стараясь заслонить всхлипывающего Эммануэля от любопытных глаз. Особым успехом его усилия не увенчались, так как даже согнувшись от рыданий виконт де Водемон был крупнее и выше королевского пажа.
— И что в этом такого ужасного? — возобновил уговоры Александр, тревожно оглядываясь — не дай Бог кто-нибудь заметит плачущего виконта! Шевалье не сомневался, что при дворе найдется достаточно доброхотов, способных довести до сведения лотарингцев, будто его сиятельство расстроился именно из-за него. — Съездишь домой, повидаешься с отцом, с братьями-сестрами… Тебе можно только позавидовать…
Водемон хлюпнул носом и попытался вытереть его рукавом. Александра передернуло. Он еще мог понять парижских оборванцев, не имеющих под рукой платков. Но вид знатного вельможи, приспособившего под платок собственный рукав, вызывал у шевалье естественное чувство брезгливости.
— У тебя что — нет платка?!
— Камердинер забыл… в карман положить… Сволочь… — всхлипнул виконт.
Александр раздражено швырнул виконту собственный платок.
— На… Вытри нос…
Его сиятельство послушно высморкался, пару раз всхлипнул, утер струящиеся по лицу слезы, спрятал платок в карман.
— Тебе бы тоже лучше куда-нибудь убраться, — проговорил виконт неожиданно спокойным тоном. — По-моему, Жорж и Анри решили тебя прикончить…
Александр замер. Четвертый раз настал быстро. Гораздо быстрее, чем он предполагал.
— Куда же я… «уберусь»? — растерянно проговорил паж. — Мне некуда… «убраться»…
— Как знаешь, — в голосе Водемона послышалось раздражение. — Мое дело предупредить, а уж ты… — виконт резко замолчал, будто прикусил язык. Отвернулся. Впрочем, быстрый взгляд, брошенный им на шевалье Александра, и так был достаточно красноречив: «Кузены были правы, — размышлял юный вельможа. — Шлюха шлюха и есть. Никогда не откажется от своего ремесла, что бы ему не втолковывали… Скотина неблагодарная!»