«Бог, король и дамы!»
Шрифт:
Впервые за последние два года Александр ощутил себя тем, кем и был по праву рождения — отпрыском древнего и знатного рода, защищенным богатым и влиятельным покровителем. Впервые осознал, что королевский двор может быть Раем, а не местом безжалостной войны всех против всех. Впервые являлся в Лувр не хищником, готовым зубами и когтями отстаивать место под солнцем, а веселым и беззаботным шевалье. Впервые смотрел на придворных дам так, как смотрят на них все прочие молодые люди; непринужденно, как с равными, раскланивался с придворными кавалерами; шутил и смеялся, и так трогательно ухаживал за Анриеттой де Невер, что в конце концов убедил завсегдатаев двора, что шевалье Александр — образцовый дворянин.
Надзиратель за
Ее величество королева-мать была в восторге от этого тройственного союза. Занятия охотой и поэзией в компании с графом де Лош и шевалье Александром настолько умиротворили короля, что он перестал следить за дофином ненавидящим взглядом, перестал хмуриться и несколько раз сказал брату пару милостивых слов. Даже приступы ярости Карла, наводившие ужас на окружающих, почти исчезли. Радость Екатерины была столь велика, что придворные во все голоса принялись восхвалять государственную мудрость графа де Лош, так ловко сумевшего подобрать ключик к сердцу короля и тем самым внести мир в королевский дом.
Только три человека в Лувре были недовольны воцарившейся при дворе идиллией. Генрих де Валуа досадовал из-за внезапно вспыхнувшей дружбы кузена и старшего брата. Генрих де Гиз злился из-за того, как коварно шевалье Александр смог втереться в доверие к Жоржу. А барон де Нанси готов был рвать волосы от отчаяния, видя, с какой легкостью граф де Лош морочит голову глупому юнцу. Попытка капитана предупредить мальчишку закончилась неудачей. Со смущенном видом выслушав барона, шевалье Александр заявил, будто его милость заблуждается, а граф де Лош и де Бар человек добрый и великодушный. При этом взгляд пажа напоминал взгляд ребенка, на глазах которого взрослые делают что-то не то. Нанси побагровел.
— Да поймите же, шевалье, — принялся втолковывать он мальчишке, — граф де Лош просто развлекается за ваш счет!
— Что вы, господин капитан, — с еще большим смущением проговорил юный шевалье и покраснел. — О развлечениях я знаю все. Так не развлекаются…
Капитан на мгновение застыл, а затем молча пошел прочь. В голове барона промелькнула мысль, что он сделал все, что мог, и если теперь из-за глупой прихоти граф отправится на тот свет, а королевский паж на эшафот, он, капитан де Нанси, может только умыть руки.
Александр не думал о предостережении Нанси, он был слишком счастлив. Если бы граф де Лош видел, какими глазами смотрит на него мальчишка, возможно, даже он, привычный ко всеобщему преклонению
Глава 47
В которой шевалье Александр и шевалье Жорж-Мишель совершают открытия
Балы при дворе наихристианнейшего короля событие для придворных, хотя никто не мог бы сказать, будто эти события в их жизни редки. Возможность размять ноги в танце придворные получали каждый вечер, к тому же не менее раза в неделю в Лувре проходили большие балы, а по праздникам — они были просто грандиозны. Не только любовь к танцам и развлечениям притягивала на эти торжества толпы дворян. Возможность отыскать свою вторую половину и сделать хорошую партию привлекала благородных господ больше танцев. Если бы Александр не был так сильно занят математикой, книгами, охотой и Анриеттой, он бы непременно узнал, как много новых лиц появилось при дворе, как много надежд на выгодные браки было возбуждено, как много сердец разбито.
Далеко не все дамы и шевалье, посещавшие балы, были официально представлены ко двору, еще меньше счастливцев имели при дворе должности, и, однако же, все они с редким постоянством являлись в Лувр в расчете на богатство и почести, которые в один прекрасный день обрушит на них Судьба. Последние месяцы благородные шевалье с восторгом и надеждой твердили одно имя — имя Анжелики де Воброт, юной вдовы престарелого маркиза де Воброт. Дама была молода и хороша собой, но будь даже иначе, богатство старого маркиза, четыре раза налагавшего на себя узы брака, было столь велико, что способно было удовлетворить самого требовательного шевалье.
Когда в бело-черных одеждах траура прекрасная Анжелика появлялась в галереях и залах Лувра, вокруг нее немедленно собирался кружок поклонников, однако в последний месяц господа с сожалением заметили, что вдова явно отдала предпочтение господину де Рабоданжу. При виде шевалье взгляд дамы становился нежным, рука судорожно цеплялась за распятие, словно в надежде защитить сердце от внезапно подкравшегося чувства, а голос начинал дрожать. Подобные признаки несказанно радовали Рабоданжа, и он начинал мечтать о том дне, когда доберется до золота покойного маркиза. Увы! Склонить даму к повторному браку оказалось нелегко. Рабоданж из кожи вон лез, стараясь избавить красавицу от страха перед замужеством. Со стремительностью, крайне обидной для любой женщины, расстался со своей прежней любовницей — той самой, которую некогда предпочел Анриетте не Невер, ни на шаг не отходил от прекрасной вдовы и основательно влез в долги, надеясь дорогими подарками и роскошью нарядов внушить даме уверенность в своем благополучии. В общем, при дворе твердили, будто Рабоданж пал жертвой неодолимой страсти, и даже заключали пари на удачу или неудачу шевалье.
Александр де Бретей не обращал внимание на сплетни и уж тем более не пытался искать внимания прекрасной вдовы — с него и Анриетты было достаточно. Но что прикажете делать, если вас угораздит столкнуться нос к носу с дамой?! Только извиняться. Королевский паж склонился перед вдовствующей маркизой, а когда поднял голову, то остолбенел — перед ним стояла либо сама Смиральда, либо ее призрак.
Юноша побледнел и принялся часто креститься, но цыганка даже и не думала исчезать. Вскинув голову и насмешливо скривив губы, шлюха произнесла: