«Бог, король и дамы!»

Белова Юлия Рудольфовна

Не успел шевалье договорить, как фрейлины унеслись прочь, и через каких-то четверть часа Жорж-Мишель стал обладателем веревочной лестницы и корзины, в которой обнаружил две бутылки вина, сыр, орехи, ветчину, конфеты, кусок пирога, несколько яблок, половину жареной курицы и надкушенный персик. Молодой человек был слишком привязан к своим родственникам, чтобы бросить перед ними яблоко раздора в виде этого аппетитного, пусть и надкушенного плода, и потому с удовольствием съел персик сам. Пересчитав яблоки и обнаружив, что их четыре, юноша счел возможным покончить с одним из них — естественно, самым крупным. Подкрепив таким образом свои силы, шевалье Жорж-Мишель отправился навстречу неизвестности.

Перед комнатой святоши

не было не души, и Жорж-Мишель почти без опаски принялся исследовать замок «старухи». Осторожно просунул в замочную скважину булавку, поковырял, поймал кончиком стилета язычок засова и с тихим щелчком отомкнул дверь. Как-то на спор шевалье уже приходилось проделывать подобное и молодой человек гордился своим умением разбираться в хитроумных механизмах.

Дверь даже не скрипнула и юноша бесшумно скользнул внутрь. Осторожно отодвинул портьеру. Коснулся рукой стены, боясь потерять направление. И тут же налетел на табурет.

— Кто здесь? Кто?! Я стражу позову! — к удивлению графа испуганный голос, раздавшийся откуда-то спереди и чуть-чуть сбоку, был молод и мелодичен. — Сюзон!

Полог кровати чуть приоткрылся и юный шевалье замер, на мгновение ослепленный светом лампы. А потом чья-то безупречная по форме рука отодвинула тяжелый бархат, и тогда ошеломленный молодой человек увидел очаровательную женщину. Нет, не очаровательную — ослепительную. Из головы Жоржа-Мишеля мгновенно вылетели кузены, фрейлины, необходимость лезть в чье-то окно и возможный гнев королевы-матери. Босые ножки коснулись ковра и дама предстала перед юношей во весь рост, явно забавляясь его растерянностью и восторгом. Батистовая рубашка, насквозь просвечиваемая ночной лампой, ничуть не скрывала фигуру красавицы, ибо дама не озаботилась накинуть на плечи роб, плащ или хотя бы шаль. Небрежно хлестнув по щеке спящую в кресле камеристку, бывшая жена маршала приказала служанке посторожить за дверью. Жорж-Мишель стоял неподвижно словно кролик, угодивший в силок браконьера.

— Так что же, шевалье? — с насмешкой поинтересовалась дама, когда камеристка удалилась. — Вы пришли посмеяться над несчастной женщиной? Может быть, мне позвать стражу?

— Зовите, мадам, — прошептал граф. — Я с радостью пойду в тюрьму лишь бы только не видеть вас. Поверьте, муки Тантала ничто по сравнению с моими…

Дама рассмеялась. Смех у нее был звонким словно колокольчик.

— Какой милый мальчик…

Его сиятельство вспыхнул до корней волос. Выпрямился.

— Я уже взрослый, мадам. Мне шестнадцать лет! — обиженно выпалил шевалье.

Красавица залилась хохотом:

— Ну что ж, прекрасно, — дама смахнула с густых ресниц слезы. — Я люблю взрослых мальчиков. Представьтесь, мой маленький паладин.

— Жорж-Мишель-Ролан-Готье-Ален де Лоррен, граф де Лош и де Бар, — склонился в церемонном поклоне молодой человек. Собственное имя привело его в чувство быстрее, чем насмешки дамы, и теперь юноша готов был поклясться, что красавица чуть не присвистнула, узнав, что имеет дело с одним из самых блестящих кавалеров двора.

— Что же заставило вас ворваться ко мне, граф? — с неожиданной грустью осведомилась дама, и шевалье вновь почувствовал какое-то странное головокружение. — Разве мое поведение давало вам повод полагать…

— О нет, мадам, — восторженно перебил даму молодой человек. — Вы так строги… так печальны… так недосягаемы… — Красавица слегка нахмурилась. — Простите, мадам, но ваш траур повергает меня в отчаяние!

— Отвергнутая жена все равно что вдова, — наставительно заметила дама.

— Если бы меня звали Франсуа де Монморанси, я никогда бы вас не покинул! — пылко воскликнул шевалье Жорж-Мишель, окончательно теряя голову. Сейчас молодой человек свято верил, что проник в комнату дамы исключительно для того, чтобы объясниться ей в любви, и искренне негодовал, думая о ее бывшем супруге. Если бы нашелся человек, посмевший сказать хотя бы

слово хулы против красавицы, шевалье бы ему не поверил. Более того, без раздумий вызвал бы на дуэль мужчину, назвал бы низкой завистницей женщину.

Дама поощрительно улыбнулась:

— И чем вы докажете истинность своих слов, мой паладин?

— Чем хотите, мадам! Я ваш, располагайте мной отныне! — Говоря подобные слова, юноша даже не догадывался, как сильно рискует. Конечно, дама не собиралась требовать, чтобы шевалье, дабы доказать искренность своих чувств, прыгал с башни Лувра в Сену или же спускался в ров со львами за ее перчаткой. Хотя нечто подобное красавице уже приходилось проделывать.

Дама размышляла, что Жанна де Лоррен звучит ничуть не хуже, чем Жанна де Монморанси, ибо красавица не сомневалась, что окрутить мальчишку ей не составит большого труда. Однако после некоторых раздумий дама сочла за благо оставить сладостные мечты. У юнца были влиятельные родственники и красавица не сомневалась, что они дружно воспротивятся браку с разведенной, а второй развод вполне мог закончиться для нее монастырем. И все же мальчишка был так очарователен и дерзок, что дама была не в силах устоять перед нежданно подвернувшимся приключением.

— Тогда идите ко мне, мой паладин, и докажите свои слова делом, — живо приказала красотка, и шевалье Жорж-Мишель, ошалевший от свалившегося на него счастья, поспешил исполнить желание дамы.

Когда через час прекрасная Жанна приказала шевалье удалиться, дабы долгим отсутствием не возбуждать подозрений двора, юный граф готов был безропотно покориться, хотя более всего на свете мечтал остаться в спальне красавицы до утра. Не вызвало у него возражений и требование дамы соблюдать строжайшую тайну, хотя счастье, переполнявшее юношу, было столь велико, что его так и распирало от желания поведать о нем всему свету. Даже упорное желание дамы именовать его Роланом, самым нелюбимым из всех имен шевалье, не вызвало у молодого человека и тени неудовольствия. Он только лепетал что-то галантное о своей Анжелике, не в силах припомнить, что же с этой Анжеликой было не так. Наконец, красавица потребовала, чтобы юноша покаялся в свершенном грехе прелюбодеяния, и шевалье Жорж-Мишель послушно опустился на колени и даже простоял на них полчаса, что доказывало, что он по уши влюблен. В конце концов, напутствуемый бесчисленными наставлениями дамы и осчастливленный ее обещанием прислать за ним назавтра камеристку, молодой человек собрался уходить и споткнулся о корзину с едой.

В голове Жоржа-Мишеля начало проясняться. Нельзя сказать, будто любовь юноши растаяла без следа, однако шевалье, наконец, вспомнил, что привело его в комнату бывшей жены маршала де Монморанси. Когда молодой человек сообщил, что вылезет через окно, лишь бы не подвергать риску разоблачения даму сердца, а затем оседлал подоконник, старательно прилаживая лестницу и не менее старательно пряча от «своей Анжелики» корзину с едой, юноше показалось, будто он стал героем то ли «Амадиса Гальского», то ли «Тиранта Белого», то ли еще какого-то рыцарского романа, во множестве перечитываемых при дворе.

К счастью, лестница оказалась на удивление крепкой, а стена не слишком гладкой, иначе молодому человеку пришлось бы туго. Лишь корзина изрядно осложняла спуск шевалье, так что, завидев заветное окно, Жорж-Мишель с облегчение вздохнул и торопливо постучал по стеклу.

Когда пребывавшие под замком принцы заметили притаившегося по ту сторону окна кузена, они едва удержались от восторженного вопля. Бросились со всех ног к окну, готовы были на руках втащить родственника в комнату, однако юный граф, прежде всего, сунул в руки кузенов корзину и только потом осторожно влез внутрь. Мальчишки попытались было обнять друга, но шевалье Жорж-Мишель нетерпеливо отстранил их прочь, трижды дернул за лестницу и вновь обернулся к родственникам лишь тогда, когда лестница была аккуратно сложена у окна.