«Бог, король и дамы!»

Белова Юлия Рудольфовна

Ее величество не любила придаваться бесплодным сожалениям и через пару часов после злополучного экзамена несколько весьма ловких по мнению королевы-матери особ получили указание разведать имя гадюки, посмевшей пленить графа де Лош. Среди ловких особ оказалась и бывшая супруга Франсуа де Монморанси. С ней Екатерина разговаривала дольше всех, так как была уверена, что соблазнительница принадлежит к прежним подругам Жанны.

— Нет-нет, милочка, это не юная вертихвостка, а женщина зрелая и опытная, а, следовательно, опасная, — твердила королева, беспрестанно расхаживая по комнате, как с ней случалось только в минуты самых сильных душевных переживаний. —

Какая-нибудь новоявленная Диана де Пуатье. Что, если она вздумает использовать графа, только чтобы подобраться к дофину?!

— Мадам, Всевышний не допустит подобного коварства! — патетично воскликнула Жанна и склонилась к руке королевы. У красотки подкашивались ноги.

— Прежде всего яэтого не допущу! — с ожесточением объявила Екатерина. — Эту интриганку… Да я ее в монастырскую тюрьму отправлю! Пусть до конца жизни замаливает грехи!

Перепуганная красавица присела в еще более глубоком реверансе и пообещала королеве использовать всю свою хитрость, дабы разоблачить коварную негодяйку. Но не успела Жанна вернуться к себе, как на нее свалилась новая напасть.

— Мадам, ради Бога простите, но там… — глаза камеристки стали большими и круглыми, словно испанские дублоны, — граф де Фоканберж…

Дама в изнеможении привалилась к стене и постаралась собраться с мыслями, но во внезапно опустевшей голове сохранилась лишь одна — никогда более она не свяжется с титулованными юнцами. Пресвятая дева! Да Лувр кишит нетитулованными мальчишками, с которыми у нее не будет никаких хлопот. Жанна пять раз прочитала Ave, добавила три Credo и завершила молитвы двумя Pater Noster. Глубоко вздохнула и уже уверено шагнула в комнату.

Граф де Фоканберж, юноша двадцати лет, некогда весьма любимый Жанной, но теперь не вызывавший ничего, кроме скуки, стоя на коленях дожидался красавицу, а когда та вошла, смиренно протянул ей открытый футляр.

— Что это значит, шевалье? — холодно поинтересовалась Жанна и опустилась в кресло.

— Когда благородная дама идет к алтарю с главой дома Фоканберж, она надевает это ожерелье, — с сиянием во взоре и дрожью в голосе поведал молодой человек. — Жанна, будьте моей женой!

Бывшая супруга маршала молчала. Нет, будь она поглупей, она с восторгом приняла бы подобное предложение, но Жанна никогда не была дурой. Потерять возможность вытягивать из бывшего мужа имения и деньги, рассориться с юным Лорреном и, как следствие этого, рисковать разоблачением перед королевой Екатериной, может быть, закончить жизнь в монастырской тюрьме — и ради чего? Ради возможности получить жалкое состояние Фоканбержа и графский титул, которой у нее и так есть?

От ярости в груди Жанны заклокотало, и она подумала, что титулованные щенки сговорились довести ее до безумия. Следовало избавиться от обоих, пока история не наделала шума, и… Конечно! Жанна с облегчением перевела дух. Возникший план был прост до гениальности.

— Увы, мой благородный Ланселот, это невозможно… — скорбно произнесла дама и сделала вид, будто смахивает с ресниц слезы. — Я не могу навлекать на вас погибель, а на себя позор.

— Вы, должно быть, не поняли, дорогая, — попытался вразумить Жанну граф. — Я говорю не о позоре, а о честном браке.

— Мой прекрасный рыцарь… мой Ланселот… — шептала красотка и слезы одна за другой стекали по ее щекам. — Как вы благородны, как вы великодушны, но — увы! — вы не знаете, сколь коварен и жесток королевский двор…

Его сиятельство с облегчением рассмеялся.

— Боже,

да какое нам дело до этого двора? Вы не любите его, я знаю. Я тоже к нему равнодушен. Так что ж? Мы обвенчаемся и я сразу увезу вас в Фоканберж. Там вы будете моей королевой и если захотите, сможете завести собственный двор.

Жанна покачала головой.

— Вы много не знаете, мой Ланселот… О, Боже, Боже мой, как мне признаться?

— Неужели вы меня больше не любите? — побледнел молодой человек.

— Не любить вас! — вскочила Жанна. — Нет, мой Ланселот, я навеки ваша Джиневра, но именно поэтому мы должны расстаться. Я не перенесу, если с вами случиться несчастье.

Юноша испуганно смотрел на плачущую Жанну и, в конце концов, робко попросил объяснить смысл ее слов.

— Так слушайте, друг мой. Мы, женщины, несчастнейшие существа на свете. Нас подстерегают сотни опасностей, сотни ловушек, и я вряд ли ошибусь, если скажу, что нет такой счастливицы, которой бы удалось их миновать. Со всех сторон за нами следят хищные взгляды охотников, злые языки превратно истолковывают каждый наш шаг. Если мы молимся — нас называют лицемерками или святошами, если смеемся — легкомысленными или даже распутными. Надо ли вам говорить, мой Ланселот, что для испорченных придворных женщины — всего лишь игрушки, обязанные исполнять любые их прихоти. Но вы знаете меня — я не такова. Я не пожелала быть забавой развращенного юнца. И вот… Негодяй поклялся убить любого, на кого обратится мой взор, а меня саму — Боже! Как стыдно об этом говорить! — меня он поклялся похитить и взять силой…

Граф молчал, потрясенный словами дамы. Провел рукой по лбу, вскинул голову.

— Назовите мне имя негодяя. Я вызову его на дуэль.

— Нет-нет, мой рыцарь, он прикажет вас убить! Вы не знаете этого человека, а я знаю. Говорят, по вечерам вместе с его величеством он выходит на парижские улицы, чтобы кнутом избивать несчастных горожан, но это далеко не самое страшное его преступление. У него есть отель на улице Бетези, куда его клевреты доставляют похищенных женщин: крестьянок, горожанок, благородных дам — ему безразлично, кого делать игрушками своих нечистых страстей. А потом, когда эти несчастные ему надоедают, он велит топить их в Сене.

Юноша вскочил:

— Ради Бога, Жанна, скажите, кто он, и я всажу клинок негодяю прямо в сердце!

— Ах, нет! — застонала красотка. — Я не допущу, чтобы вы себя погубили. Этот человек негодяй, но он родственник короля, любимец королевы-матери, лучший друг дофина. Они отправят вас на эшафот, а я этого не переживу! Предоставьте меня моей участи… Я удалюсь в какой-нибудь монастырь строго устава, чьи стены надежно защитят меня от преследований подлеца. Я приму постриг… если, конечно, он не похитит меня по дороге…

Жанна заломила руки, подняла к потолку залитое слезами лицо и упала на колени:

— Pater Noster… — еле слышно шептали ее губы. — Прости мои грехи, Господи, но у меня припасен кинжал. Если негодяй посмеет покуситься на мою честь, я пронжу себе грудь клинком…

— Всевышний не допустит вашей смерти… Яее не допущу!

— Ах, мой Ланселот, — укоризненно покачала головой дама, — для благородного сердца честь дороже жизни. Знайте же, мерзавец поклялся увезти меня в свои владения, где он полновластный сеньор… А если… если даже после насилия я не проявлю покорности… — голос дамы задрожал, — негодяй пригрозил изобличить меня перед судьями как падшую женщину…