Бог лабиринта

Уилсон Колин Генри

– Вы мистер Сорм?

У меня сразу же отлегло на сердце. Я ожидал, что он спросит: «Какого черта вам здесь нужно?». Я подтвердил. Он коротко кивнул и придержал дверь, давая возможность мне войти.

Комната выглядела пустой и аккуратной, как казенная квартира офицера. Донелли не улыбнулся и не пожал мне руки. Но я повернулся, когда прошел створ двери – он остался стоять снаружи, пока не уехало такси, – и заметил, что он наблюдает за мной со странным выражением – задумчиво и настороженно, как кот следит за ежом. Он сказал:

– Не хотите ли чашку чаю?

Я с искренней благодарностью сказал «да».

Он вышел. Я оглядел комнату. Было ясно, что он живет тут один. В комнате стояли походная кровать, неудобное кресло, обычный деревянный стул и небольшой складной походный столик. Пол был голым и чистым. В углу помещалась старая зеленая софа. На стенах развешано полдюжины рисунков и фото графий, на которых изображены в боевой стойке два боксера, прекрасные лошади. Никаких книг нигде я не увидел.

Донелли вернулся с чаем и тарелкой крекеров с маслом. У меня было чувство, что он изо всех сил старается раскрепоститься, сказать мне что-нибудь ободряющее, вести себя непосредственно, но забыл, как это делается. Наливая мне чай, он поинтересовался, как я доехал. Я ответил, что хорошо. Я сопротивлялся искушению как-то заполнить тягостное молчание, попытаться вывести его на разговор. Когда я пил чай, который, кстати, был прекрасно заварен, я вспомнил классическое выражение, принадлежащее Гейне: «Молчание – разговор англичан», – и с трудом подавил усмешку. Наконец, я не выдержал и усмехнулся. Донелли бросил на меня удивленный взгляд, и я превратил усмешку в дружескую улыбку:

– Да, действительно приятно найти настоящего англичанина, заброшенного судьбой в столь отдаленные края.

Он резко парировал:

– Я ирландец.

– Что одно и то же, в сущности, в такой далекой от Великобритании стране, – осторожно заметил я, ожидая, что он сейчас же швырнет в меня чем-нибудь. Но он криво усмехнулся и сказал:

– Что ж. Возможно, вы правы.

По какой-то непонятной причине лед недоверия тронулся. Он спросил:

– Итак, вы живете в Мойкуллене? Где конкретно?

И я подробно описал ему коттедж, который мы там снимали, и дом, куда мы переехали. Затем он спросил, знаю ли я что-нибудь о деле по убийству девушки, тело которой нашли у подножья скал Мохера два года тому назад. Это была американка, любовник убил ее из-за денег. Я знал рыбака, обнаружившего ее тело, и местного полицейского, вызванного на место происшествия. Лицо жертвы невозможно было узнать, но убийца допустил ошибку, оставив одну деталь одежды на ее теле – черные кружевные трусики, помеченные фирменным ярлыком, что, в конечном счете, привело к опознанию ее личности. Я также побеседовал с инспектором из Дублина, который вел это дело, и он рассказал мне кое-что о методах, которыми он пользовался, чтобы изобличить убийцу. Вся эта полученная из первых рук информация привела в восхищение Донелли, и у меня появилась надежда, что он возможно окажет мне содействие в деле о его предке.

Ближе к полудню жара стала просто не выносимой. Донелли снял пуловер и сидел за столом в одной распахнутой до пояса рубахе и брюках. Я также снял куртку. Он предложил выпить, и я согласился. Донелли принес бутылку черного рома. Я знал, что у меня нет лекций до четверга, поэтому без колебаний стал пить наравне с ним. Донелли принес еще крекеров с маслом и открыл баночку сардин. После того, как мы выпили за здоровье друг друга, он наконец заговорил об Эсмонде Донелли. Сперва он поинтересовался у меня:

– Думаю, этот парень из

издательства передал вам, что я послал его ко всем чертям?

– Нет, он мне ничего не сказал.

Это было вполне в духе Флейшера: предложить мне заехать к Донелли, даже не предупредив, что сам он встретил здесь враждебный прием. Кстати, вполне возможно, это и не так уж плохо: я бы не решился прийти, если бы знал, что он уже здесь побывал.

Донелли спросил:

– Вы видели ту рукопись?

– Да. Она со мной. – Я достал ее из внутреннего кармана куртки. Он жадно схватил ее. Прочтя половину страницы, он отбросил ее прочь и брезгливо поморщился:

– Как я и предполагал. Подлог. Фальшивка. Просто глупая, пошлая, отвратительная подделка.

– Вы уверены? – ошеломленно спросил я.

– Конечно же, я в этом абсолютно убежден. Разве вы не читали «Дневник» Эсмонда?

– Боюсь, нет. Я даже не подозревал о его существовании. Разве он опубликован?

– Конечно. Он вышел в Дублине в 1817 году. Он оставил меня на несколько минут одного в комнате. Вернувшись, он небрежно бросил на кровать небольшой томик в кожаном переплете. На обложке значилось: «Дневник Эсмонда Донелли, джентльмена», типография Телфорда, Дублин. Написанное от руки посвящение было адресовано лорду Честерфилду:

«Милорд, при разных обстоятельствах я часто вспоминаю ваше изречение, что самый неблаговоспитанный мужчина в Европе, если леди выронит веер, не задумываясь, поднимет и передаст его ей; самый воспитанный мужчина в Европе не смог бы поступить в данном случае лучше. Это глубокое суждение о подобии великого и скромного талантов в ограниченных областях действия побудило меня предложить вашей светлости этот скромный томик…»

Нет нужды продолжать чтение. Человек, который смог написать эту изящную, утонченную прозу, не мог быть тем слабоумным идиотом, написавшим: «Через несколько секунд мой счастливый болван уже проник внутрь ее девственной ниши, а моя сперма вылилась ей в задницу». Эта цитата передает самую суть стиля рукописи Флейшера. Конечно, нельзя утверждать с полной уверенностью, что один и тот же человек не смог бы написать посвящение лорду Честерфилду и вышеприведенное предложение, но моя интуиция с определенной степенью достоверности подсказывала, что такого просто быть не может. Я сказал:

– Я понимаю, что вы имеете в виду. Вы полагаете, что стиль личного дневника не может отличаться от стиля путевых заметок?

– Он отличается также от стиля его неопубликованных дневников.

– Вы их видели? – я попытался скрыть свое нетерпение.

– Конечно, – произнес он безразличным тоном и налил себе еще рома. Я с жадностью проглотил дюжину сардин с крекером перед тем, как выпить еще одну рюмку, и подумал, что впереди у меня полдня и вечер в номере мотеля, и я успею еще выспаться.

Затем я рассказал Донелли о своей встрече с Флейшером, объяснив, что до этой встречи я никогда не слышал ничего о его предке. Он согласился, что в этом нет ничего удивительного. Дневник Донелли ничем не выделяется из множества других подобных записок того времени, например, Томаса Тернера, Мэри Саупер или графа Эгмонта, и, конечно же, не идет ни в какое сравнение с мемуарами Фанни Берни. Хотя Эсмонда Донелли хорошо знают те, кто специально занимается ирландской литературой, но его имя даже не упоминается в кембриджской «Истории английской литературы».