Бог моря на востоке, океан на западе
Шрифт:
– Если мне улыбнётся удача, то я вернусь и помогу вам.
Это означало, если восстание будет подавлено и правящий император победит.
Рокута вздохнул, побранил свои непослушные ноги и поднялся. Когда он отдалился, его настиг саркастичный голос Генкая:
– Я знаю. Всё, чего на самом деле хотел Ацую, так это стать провинциальным лордом.
Рокута остановился, но не стал оборачиваться.
– Ему лишь нужен был предлог. Что угодно, чтобы оправдать моё заточение, – Рокута смог расслышать скрежет его зубов, – Ацую никогда не рассказывал тебе
– Нет.
– Он всегда попадал в цель, даже на фестивале Цуина. Но однажды он промахнулся.
Генкай хмыкнул каким-то безумным голосом. Не понимая смысл этой истории, Рокута стоял и продолжал слушать.
– В тот раз Ацую обвинил слугу, готовившего мишени. Он, видите ли, призвал злых духов, поэтому мишень отклонилась в сторону. Он настаивал на том, что колдовство стало причиной его промаха, и беднягу пришлось казнить.
Рокута нахмурил брови.
– Ацую был развитым не по годам ребёнком, способным сделать всё, что задумает. Он был проницательным, отзывчивым и умным. Но в его характере имелся один изъян. Он не мог признать того, что не прав, допустить, что совершил ошибку.
Генкай снова усмехнулся.
– Почему после смерти императора Кёо он не отправился в Шоузан и не предстал пред Энки в соответствии с волей небес? Он не мог этого сделать. Что, если он потерпит неудачу? Даже вероятность провала была для него нестерпимым позором.
– Но…
– Как насчёт его смелости? Его величайших способностей и достижений? Легко добиться успеха, когда твои грехи принадлежат другому, когда вина всё время падает на чью-либо голову. Он никогда не признавал, что был хоть в чём-то не прав. Нет предела для подобной храбрости.
Рокута опустил взгляд, на его глазах навернулись слёзы. От слов Генкая в его душе зародились сомнения.
«Тот заключённый».
– Видишь ли, он считает себя безупречным. Он хочет в это верить, поэтому пренебрегает всеми, кого несправедливо уязвил. Чтобы скрыть шрамы, которые он нанёс, он вынуждает их уйти. Вот что он за человек.
У Рокуты дрожали ноги, когда он уходил. На сей раз он не останавливался.
Ацую утверждал, что поднял восстание ради блага людей. В его словах был здравый смысл, поэтому Рокута не противился тому, чтобы стать заложником. Но неужели он забыл, что тот, кто громче всех выступает в защиту справедливости, скорее всего, сам несправедлив?
Бороться за справедливость было в порядке вещей. Императоры, правители и цари никогда не отправляли на войну солдат, не провозгласив, что правосудие на их стороне. Что было напрасной добродетелью. Ведь тем самым люди страдали во имя этой справедливости.
«Гражданская война только усилит их страдания», – твердил Рокуте Ацую. Так почему же он говорил, что это ради людей и настаивал на формировании войск, несмотря ни на что. Если бы он заботился об интересах подданных, разве военные силы имели бы первостепенное значение?
Вероятно, тщетность этой добродетели и служила причиной странного чувства беспомощности, которое ощущал Рокута всякий
– Ацую… – громко произнёс Рокута. – Тот заключённый… он, должно быть, двойник Генкая?
Генкая упрятали в тюрьму прямо под внутренним дворцом и поставили на его место двойника.
«Хватит», – то и дело вопил старик.
Или, по крайней мере, Рокута думал, что он это говорит. Ацую нанял старика сидеть в этой мрачной камере и притворяться Генкаем. Но актёру надоело играть свою роль.
«Я хочу это прекратить, – вот, что он имел в виду. – Выпустите меня отсюда».
Вместо этого его заковали в цепи и взяли под стражу, а язык отрезали, чтобы он не наговорил лишнего.
– Проклятье, Ацую…
Рокута почувствовал, будто голос Генкая следует за ним по пятам.
Глава 33
Коя отвёл помощницу министра в самую глубь дворца. Глубоко под горой Рёан, в месте, нетронутом солнечными лучами, проходил длинный ряд тюремных отсеков. Тюремная камера Рокуты была довольно роскошной по сравнению с этой вереницей каменных и железных блоков.
Лишь обстоятельное изучение исторических записей могло выявить их первоначальное назначение. Хотя, если причины, по которым их построили, не могли быть публично обнародованы, маловероятно, что вновь назначенный провинциальный лорд обнаружил бы какие-то упоминания о них в дворцовой летописи, представленной для его ознакомления.
Коя вёл помощницу министра по коридорам с привычной лёгкостью. Сюда отводили преступников в ожидании окончательного судебного решения. Большинство из них обвиняли в измене и держали в заточении.
Ацую не мог ничего сделать, чтобы помешать проявлению измены среди подчинённых. Будь правитель гением или глупцом, всегда найдутся те, кто восстанут против него.
В конце длинного коридора находилась камера заметно больших размеров. Коя открыл дверь:
– Входи, – сказал он, подтолкнув её.
Он снял кандалы, скреплявшие её руки за спиной. Затем поднёс сосновый факел, который держал в руках, к тому, что висел на стене в углу помещения. Два огонька света озарили пустое пространство, грубо высеченное в скале, весьма убогую меблировку и женщину, тоже застывшую словно камень.
– Сядь, – сказал Коя, указав на кровать.
Женщина с явным беспокойством оглянулась по сторонам от кровати до оставшейся части помещения.
Коя невозмутимо спросил:
– Зачем ты ослушалась наместника? Ты должна знать, в сколь непростой ситуации сейчас провинция Ген.
– Мне это хорошо известно. Вы отступили от своей стези и попрали волю небес.
– Тебе это было известно с самого начала.
– Ну, никто мне об этом не сообщил, – ответила она. – Мне сказали, что наместник восстал, чтобы бороться за справедливость, а не для того, чтобы ополчиться против законного правителя. Неужели ты не осознаёшь всю тяжесть своих деяний? Ты знаешь, что значит свергнуть императора, избранного согласно воле небес?