Бог неудачников
Шрифт:
Кончилось это тем, что однажды, позвонив самой смешливой и (что много существенней) самой неприхотливой из своей «сборной», я получил отказ с непривычной формулировкой:
– А что делать-то будем? Перемывать косточки остальному контингенту? Ты снова будешь рассказывать про премудрости Наташи и благоглупости Тани? А я и так уже столько о них знаю, что могла бы стать их официальным биографом!
Это был щелчок. Тут я понял, что мне придется менять тактику, а кто бы знал, как я это не люблю! Поэтому на некоторое время я затаился. И тут вдруг – Людка, которую я немедленно занес в список подарков судьбы,
Если б только она поменьше болтала, цены бы ей не было. Так нет же, она умудрялась тараторить даже в самые патетические моменты. Тогда мне приходилось ее резко обрывать:
– Одно из двух: или мы трахаемся, или мы треплемся, выбирай.
И надо отдать должное Людке – она всегда выбирала первое.
Зато уж потом отводила душу. Сколько же я наслушался про ее бывшего ухажера – любителя собственных какашек! Неудивительно, что в итоге я его люто возненавидел.
– Представляешь, – дирижировала она под музыку бокалом красного вина, поливая им свою голую грудь. – он рассказывал мне про своих баб, а я, как дура, все это записывала. Нестор-летописец, блин!.. А он потом читал и страшно собой гордился. К-казел! С тех пор каждую новую швабру он первым делом знакомит с моим бессмертным произведением, чтобы знала, с каким героем-любовником дело имеет. Получается, что я же еще на его имидж работаю! К тому же бесплатно! Убила бы собственными руками!
– Так возьми и убей! – не выдержал я в конце концов.
– Ага, не хватало еще в тюрягу из-за него загреметь! – фыркнула Людка.
– Так а ты убей его виртуально.
– В смысле?
– В смысле напиши продолжение своего произведения, в котором он заболеет простатитом, станет полным импотентом и скончается в бедности и одиночестве, в предсмертном бреду повторяя твое имя.
– А что? – призадумалась Людка. – Пожалуй, это идея.
– Еще какая! – воспользовавшись заминкой, я быстренько натянул штаны. – Ты его породила, ты же его и убьешь. По-моему, все очень даже логично.
Надо сказать, что в тот день все кончилось самым лучшим для меня образом. Я беспрепятственно убрался восвояси, так как Людка, вопреки своему обыкновению, меня не удерживала. Зато уже назавтра наступил кромешный ад. Людка, которая отнеслась к моему предложению умертвить бывшего любовника с присущими ей творческим размахом и темпераментом, стала методично пичкать меня плодами своего литературного садизма. И ладно бы она прикончила его сразу, так нет же, ей захотелось растянуть это удовольствие. А потому начала она с подробного описания душевных мук, нанесенных ей вероломным обожателем собственных какашек.
Теперь Людка раскачивалась в постели под музыку с бокалом вина в одной руке и увесистой пачкой распечатанной писанины в другой, закатывая глаза и подвывая в характерной поэтической манере:
– На конце его члена – разбитые мечты его прежних женщин, их неисполненные желания, неродившиеся дети, некупленные норковые шубы, их слезы, тоска и надежды… И, когда он входит в меня, как нож в масло, я получаю все это по наследству. А потом он уйдет и от меня, захватив с собой для следующей и мои разбитые мечты, и мои неисполненные желания, и мои слезы, и моих неродившихся детей, и мои ненаписанные стихи…
Сам
Последние строчки своего убийственного во всех смыслах творения Людка зачитала практически без выражения, медленно и бесстрастно:
– Парамонов умер весной после тяжелой и затяжной болезни. На похоронах Галка поплакала. Но в меру. Он слишком часто ее предавал.
(Для справки: под Парамоновым подразумевался подлый любитель какашек, а под Галкой – сама Людка).
Когда Людка замолчала, я на всякий случай уточнил:
– Это все?
– Все. – буднично отозвалась Людка, сладко потянулась и через паузу добавила. – Ты себе представить не можешь, что я испытала, когда точку поставила! Как будто я огромный груз сбросила!
– Еще бы! – хмыкнул я, покосившись на толстую пачку измятых страниц, примостившуюся на краю кровати.
– Да я о другом, бестолочь! – рухнула на спину Людка. – Понимаешь, я освободилась! Освободилась!
– Ну, да, – предпринял я унылую попытку поверить алгеброй гармонию, – это известный психологический прием. Ты выплеснула все, что в тебе накопилось, после чего почувствовала облегчение. А если тебе удастся это опубликовать, ты сможешь компенсировать свои моральные потери еще и материально.
– О, господи, какой же ты скучный! – заворочалась в постели Людка. – Ладно, иди сюда.
… Возвращаясь к себе через пару часов, я размышлял о том, настолько ли волшебна волшебная сила искусства и освободилась ли Людка от своего любителя какашек на самом деле, или ей это только показалось на короткий и сладостный миг. Ибо ничто так крепко не привязывает нас к ближнему, как нанесенные им обиды.
А также неисполненные обязательства, мысленно добавил я, когда у меня в кармане затренькал мобильник, а на его экране высветилось имя моего издателя. Отвечать, конечно, не хотелось, уже потому что нечего было, но пришлось. Он, само собой, стал интересоваться, как у меня продвигается работа над романом. Пришлось соврать, что очень хорошо. Тогда он спросил, не мог бы я ускорить процесс.
Тут уж я возмутился:
– Но ведь по договору у меня еще две недели!
На что Кирилл в лучших своих традициях тут же включил менеджера по стиральным машинкам.
– Конечно-конечно, я не настаиваю. Просто, чем раньше вы закончите, тем быстрее роман будет опубликован.
– Хорошо, я постараюсь, – пообещал я фальшивым голосом, ненавидя себя при этом за все и сразу. А больше всего за то, что я когда-то накропал свой дурацкий роман! Ну, кто меня, спрашивается, заставлял? А кто выкручивал мне руки, чтобы я подписал издательский договор на условиях, которые заведомо невыполнимы? Сейчас бы ленился в свое удовольствие, периодически таскался бы к Людке, гулял с Псиной, собачился по пустякам со Славкой, болтал с продавщицами в зоомагазине, завидовал писучему Сереге и предавался сладостным размышлениям о собственной никчемности.