Бог никогда не моргает
Шрифт:
«Господь любит нас, потому что таков Он есть, — сказал монах. — И неважно, каковы мы».
Сначала его слова ожгли меня, как пощечина. Этот длиннорясый что, хотел меня оскорбить?
А потом я почувствовала удар в сердце. Как будто его только что пронзила стрела, выпущенная из Божьего лука прямо в десятку.
Бог не хочет моего безупречного подношения. Богу все равно, стану ли я лучшей писательницей, смиреннейшей рабой или величайшей сестрой милосердия со времен матери Терезы. Богу будет все равно, если я, возвращаясь, по-крупному облажаюсь, наломаю дров.
Бог любит меня, потому что такова
Я не могу заработать эту любовь. Я не могу ее потерять.
Я достаточно хороша не потому, что я достаточно хороша, а потому, что Бог милосерден.
У меня уже все есть.
Как и у тебя.
УРОК 35
То, что не убивает, действительно делает тебя сильнее
Мы познакомились с раком 19 февраля 1998 г., когда я очнулась после хирургической биопсии для новой жизни. Все, что было до этого, оказалось за чертой, в прошлой эре.
Я решила, что не позволю раку убить меня. Я могу кое-что ему противопоставить. Первый год был как размытая клякса. Когда я оправилась после операции, пора было начинать четыре курса химиотерапии. Когда у меня снова начали расти волосы, пришло время для шести недель облучения. Только на втором году мои силы восстановились. Только тогда до меня дошло. Черт, у меня был рак.
Такие испытания и несчастья, как рак, развод, потеря здоровья, дохода или любимого человека, могут либо убить тебя, либо сделать сильнее. Рак закалил меня, но поначалу, раз за разом, ставил на колени. За все месяцы лечения я перенесла жуткие минуты отчаяния хотела сдаться.
В конце концов, рак сделал меня тебя, либо сделать крепче. Воспаление пазух? Грипп? сильнее. Растяжение? Никаких проблем. Теперь у меня другое отношение ко всему этому. Боль? Ну и что! Страх? Плевать! Раньше, когда писала свою колонку, я боялась. То, что другие называют творческим кризисом, я называю борьбой с чистым листом. Раньше вопросы и сомнения одолевали меня. Теперь никаких больше экивоков: я не стану ходить на цыпочках. Я высказываюсь без сожалений, без страха, не сдерживаясь. Если я промолчу сейчас, то когда я смогу говорить?
Дочка постоянно напоминает мне, почему так важно рассказывать о том, что я выжила. Это долг, возложенный на десять миллионов американцев, победивших рак. Каждый день новым людям ставят страшный диагноз. Первым делом ты плачешь. Потом задаешь вопросы, на которые не так уж хочешь узнать ответы: «Это лечится? Есть какое-нибудь средство? Метастазы распространились по всему организму?»
На самом деле ты хочешь услышать ответ на другой вопрос: «Сколько мне осталось жить?»
Никто не знает. Я пошла на все. Операция. Химиотерапия. Облучение. И еще операция. Я согласилась удалить обе груди, когда узнала, что у меня генетическая мутация BRCA1, повышающая вероятность того, что у меня будет рак груди, до 87 %.
Каково жить без груди?
Меня вдохновляет Одри Хепберн, я восхищаюсь гимнастками и балеринами. Я могу спать ничком, и комки плоти не отделяют меня от нежнейшей простыни. Могу ходить без
Если бы я знала, как легко жить без груди, то решение сделать двойную мастэктомию далось бы мне намного проще. Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что это было сложнейшее решение в моей жизни. Когда твою грудь удалят, не будет пути назад, никаких «что если», никакого торга, никаких переговоров, никаких отсрочек и отрицания. Это навсегда. Только ты можешь принять это решение, только ты будешь жить с ним до конца дней. Оно такое окончательное, кардинальное и пугающее.
А потом в один прекрасный день оно перестает казаться таковым. Просто теперь ты другая. Первый год у меня было ощущение, как будто с меня кожу содрали. Как в физическом, так и в эмоциональном плане. Часть меня отрезали. Мы живем в культуре, очень сильно помешанной на грудях! Почти все известные женщины увеличивают свои прелести. Даже на кассе в продуктовом магазине тебя преследует образ ложбинки в декольте. На обложках журналов «Космополитен», «Пипл», «Ас» идет негласный парад грудей. В первый год я не могла войти в магазин «Викториас сикрет». Я не сумела бы вынести бомбардировку грудями и лифчиками, которые больше не могла носить.
Сразу после операции я не могла надевать накладную грудь, потому что шрамы еще не зажили. Такое странное было ощущение оттого, что теперь у меня плоская грудь. Исчезла моя подушка, мои мягкие холмики, мой щит. Я чувствовала себя голой и уязвимой. Мне не хватало грудей. В ванне я собирала комки пены, клала их туда, где теперь были только шрамы, и пыталась вспомнить, как выглядели мои груди, какими они были на ощупь. Со временем я это благополучно забыла. Я больше не сравниваю себя прежнюю с собой нынешней. Это просто я.
Время от времени мои груди хотят, чтобы я о них вспомнила. Фантомные ощущения приходят и пропадают. Иногда вдруг мне кажется, что у меня снова появилась грудь: чувствую ее тяжесть. Тогда я щупаю под лифчиком — просто, чтобы проверить. Нет. Как не было, так и нет.
Обычно я ношу накладную грудь. Вместо имплантантов у меня вставки. Очень необычно, когда доктор каждые два года выписывает тебе рецепт на груди. Они стоят триста долларов штука, но большую часть суммы покрывает страховка. Они наполнены силиконом. Эти обманки подпрыгивают и покачиваются, как настоящие, их кладут в чашечки лифчика для тех, кому удалили молочные железы.
Носившие накладную грудь женщины, с которыми я говорила до операции, советовали рассматривать обманку как часть себя. Сначала было непросто. Она казалась горячей, тяжелой и поддельной. А потом однажды я сбегала по ступенькам и почувствовала, что грудь подпрыгивает, совсем как настоящая, как моя прежняя грудь. Тогда мы и подружились. Одну грудь я назвала Тельмой, а другую Луизой.
Когда я обнимаюсь с кем-то, они кажутся мягкими и естественными. Они всегда дерзко торчат и не становятся плоскими, когда я ложусь. Но я все еще побаиваюсь кошек, брошей и корсажей. Не хотелось бы, чтобы содержимое вытекло из обманки.