Бог, природа, труд
Шрифт:
— Что значит: одаренная? Чем? Я что-то не вижу.
— А я вижу. И давно — когда она еще малышкой была. Я никогда не сомневалась, что ей предстоит в жизни другой путь.
Милая, чудесная сестра!
— Ну, ладно, допустим, что это так, но какой прок от этого бедному ребенку? Ни в школу отдать ее мы не можем, ни книжек купить, а станет сама всего добиваться, сколько преград придется преодолеть? И сил в сто раз больше, чем другим, понадобится. Да и будет ли это? Кто бедняка послушает? Отец разве не умнее других был? Порой диву давалась, откуда слова такие
— Так то ж были старые времена, мама. Придут другие времена, по-другому к людям относиться будут.
— Ну, уж не знаю, станут ли думать по-другому в новые времена!
Да, мама верно говорит. Сколько уж раз натыкались мысли Аннеле на эти преграды. В девочке было столько же от отца, сколько и от матери. На какие только высоты ни взлетали ее мысли, словно жаворонок пел: «будет, будет, будет!» Сквозь какие только трясины горя и отчаяния ни пробиралась она с жалобным стоном совы: «не будет, не будет». Никогда не исполняется то, на что надеешься.
Она обхватила руками колени и задумалась. Еще раз мысленно перебирала все, что сказала мать, что сказала сестра. И сама себе не нравилась. Не было в ней чего-то, что нужно было для жизни. Не умела она, как Лизиня, расставить все по местам, все понять. Мысли свои ясно выразить тоже не могла. Иногда, когда она говорила, ее просто никто не слушал, иногда посмотрят удивленно и ничего не ответят. И вдруг — одаренная? Разве могла она добиться того, чего хотела? Придумать — да. Пыталась она как-то изобразить на ткани придуманный ею узор, который показался ей просто великолепным, но после пришлось все распороть, чтобы Лизиня не увидела, что получилось криво. Не подчинялись руки мыслям. Ну, а сон? И потом такой разговор? Не знак ли то был? Но как бы то ни было — а книга жизни осталась у нее в руках. Разве ж это не добрый знак? Не означало ли это: будет, будет, будет?
Мальчика, который неотступно за ней подсматривал и изо всех сил старался обратить на себя внимание, звали Конрадом. «Мой Кундратынь, мой Кундратынь!» — так звала его мать. Как-то поутру Аннеле столкнулась с ним во дворе лицом к лицу. Конрад вскинул руку к козырьку картуза.
— Мойн!
— Доброе утро!
И каждый пошел по своим делам. На другое утро Конрад остановился. После привычного: «мойн!» он надел картуз и хвастливо произнес:
— Я могу вам принести книги! Хотите?
— Книги?
— Да.
— Ах, вот как?
— Да.
Вот так сюрприз! Кто же ему сказал? Кто говорил ему про книги?
Аннеле со всех ног помчалась к матери.
— Мам, ты говорила соседке, что я про книжки мечтаю?
— Нет, с чего бы мне говорить?
— А откуда этот мальчик знает?
— Какой мальчик? Кунрад?
— Да, да, Конрад.
— А что же он говорит?
— Обещает книги принести.
— Ну и что за беда? Он же ходит к Штесенагену.
Нет, мать про книги не говорила. Да и не в ее натуре это было. Но Конрад словно угадал; дал понять: я знаю, что вы любите книги, и я могу
Откуда он знает?
Долго эта мысль не дает ей покоя, и вдруг жаркая волна окатывает ее с ног до головы: он знает об этом от нее самой. Она сама ему сказала сквозь тонкую стенку. Сама с собой разговаривала и сказала. Вероятно так: «Ах, были бы у меня книги! Где бы книжки достать?» Так, видно, говорила она с собой. Ведь не молчала она целыми днями на новине. С солнцем, с ветром говорила, с травой, сама с собой разговаривала, чтобы слышать, как звучит. В городе, конечно, такие разговоры пришлось умерить: как бы кто не подслушал! И вот подслушал-таки этот мальчишка! Вот дотошный!
Воскресенье. Аннеле читает «Illustrierte Welt». Перечитала от начала до конца. Остался один рассказ, испещренный французскими предложениями. «Как только достану хороший учебник, сразу же французский стану изучать», — решила она.
В дверь стучат.
Гости? Мать в церкви. Лизиня у Гузе. Кто бы это мог быть?
Только бы не Конрад!
Еще раз раздался стук.
— Войдите!
Так и есть, Конрад. Стоит в дверях.
— Набенд! [4]
Ну и кикимора со своим «набенд»!
4
Добрый вечер! (искаж. нем.)
Что делать? Пригласить пройти?
Но гость не из тех, кто ждет особого приглашения. Входит уверенно, протягивает руку. Обдает резким запахом.
— Откуда у вас такое мыло?
— От лучшего поставщика. Пожалуйста! — И он сует свою руку Аннеле прямо под нос.
Она отпрянула. Этого еще не хватало!
Конрад бросил на стол три книжки в тонкой обложке.
— Вот вам!
Держится уверенно, словно они заранее договорились о встрече.
Надо хоть предложить присесть! Гость все-таки!
— Пожалуйста, присаживайтесь! — Аннеле указала на стул.
— Это можно, — принимает приглашение Конрад. Садится, вытягивает ноги, опирается локтем о стол, подкидывает в руке принесенные книги:
— Как, нравится? Таких я могу сколько влезет принести. Мне это ничего не стоит!
Аннеле листает: «Роза с Сосновой горы», «Военачальник Ефстахий». Все это она уже читала. Спасибо!
— Если эти читали, я подыщу другие. Мне ничего не стоит!
— Нет, нет, не трудитесь, я обойдусь!
— Что значит обойдетесь, если я могу достать? Мне это даром все достается.
Аннеле отвечает коротко и резко:
— Мне сейчас не до чтения. — Пусть уймется, наконец!
— Я их вам оставлю. Раз читать некогда, пусть себе лежат. Есть ведь они не просят. Да и платить за них вам не придется.
Снова то же самое. И чего разглагольствует? Уходить, что ли, вовсе не собирается?
Не собирается. Сидит как сидел. О книгах все было переговорено, других тем для разговора не находилось. Чтобы заполнить время, Аннеле то в одной комнате что-то поделает, то в другой.