Бог с нами, братья!
Шрифт:
– Вперёд! – повысил я голос, желая быстрей избавиться от порядком надоевшей толпы прапорщиков, заполнивших всё свободное пространство моего «штаба», – Вам туда! – ткнул пальцем в дверь, указав, на всякий случай, направление движения.
– Есть вперёд! За мной, мой зелёный друг, Чингачгук, – гоготнул Боцман, пиная коленом, взвизгнувшую от возмущения дверь.
Зазвонил телефон. Решил поинтересоваться моим глубоким сном начальник разведки бригады, мой приятель – Вадик Белкин. Сейчас, сволочь, спросит, типа: «Не разбудил?» Как будто, можно разговаривать по телефону не просыпаясь!
– Здорова, Гвоздик! (Гвоздь – мой позывной). Не разбудил? Я тебе прапора одного направил. Как просил, переводчик. Полиглот, я бы даже сказал. Правда не профи, но божится,
– Ага! Ты ещё скажи – по комсомольской путёвке! Он уже был у меня, отдал его Боцману в обучение. Нам бы успеть за неделю его хоть чуток поднатаскать. Чувствую – сырой совсем. Слышь, Белый, а чего это такой за прикол с фамилией? В Киргизии свои кончились, на русские перешли?
– Нет, Гвоздь, не киргиз он. Время есть, расскажу сейчас. Интересная судьба у парня. Лет двадцать пять назад в солнечный Таджикистан попал служить срочную, оленевод по профессии и ненец по национальности, Иван Хрущёв. Ненец, представляешь? Северные народы почти все русские имена и фамилии носят. И вот служил этот оленевод Ваня, служил, а на последнем году службы возьми, да и влюбись в местную таджичку. Она в их части в прачечной работала. И не смотря на разницу в возрасте, она лет на десять была старше, любовь их нашла и уложила на ворох только что постиранного солдатского белья. И так они видно старались, что свадьбу, рождение сына и дембель ефрейтора-оленевода Вани Хрущёва отметили практически за одним столом. Родившегося пацанчика назвали Али, чтобы хоть как-то наладить контакт с азиатской роднёй.
– Шустрый оленевод! – порадовался я за малые народы севера.
– Переехали молодые жить в маленький кишлак на границе с Афганом. Ваня устроился в колхоз по специальности. Пас там кого-то. Прошел год и тут получает Ваня письмо из-за полярного круга. Неизвестно, что там написали ему ненецкие родственники, но захандрил, затосковал оленевод по олешкам, цветущему в бескрайней тундре ягелю, по родной яранге и строганинке. Собрал он свои нехитрые солдатские пожитки, эмалированные значки, которыми его Родина наградила, и рванул на север, пока жена в магазин ходила. Доехал он туда – не доехал, никто не знает. Да, никто и не искал.
– Понятное дело. А дальше то, что было?
– Через пятнадцать лет кишлак, в котором жил Али Иванович Хрущёв со своей мамкой, контрабандисты сожгли весь, а жителей вырезали. За то, что те сдали пограничникам и ментам местным схрон с наркотой. Тогда многим пограничным и милицейским начальникам звания повысили, премии выписали. Про кишлак только никто не подумал. Хоронили всех быстро, в одной могилке. О тех событиях только в архивах КГБ что-то можно найти.
– А наш Хрущёв, что?
– В живых остались четверо детишек, их в ночь расправы дома не было, в интернате жили. Троих младших родственники разобрали, а Али Хрущёву через некоторое время повестку в военкомате вручили. А дальше ты знаешь.
– Сложная биография у парня, – согласился я.
– Вот такие дела, брат. Пока, Гвоздь. Меня к начштаба вызывают, – закончил свой интересный монолог Белый.
– Давай, Белый! Спасибо за толмача. А я в санчасть, своих проведаю, – попрощался я.
Через неделю я принимал зачёты по тактике и стрельбе из личного оружия. А также, смеха ради, по рукопашному бою. Вместе со всеми сдавал зачёты и прапорщик Хрущёв Али Иванович. Надо честно сказать, что отстрелялся прапор зачётно, где-то на очень твёрдую «троечку». Кровь предков не опозорил. Боцман покровительственно хлопал его по плечу, от чего Хрущёв неестественно приседал и зажмуривал и без того раскосые глаза. А вот с тактикой и рукопашкой дела шли не очень. Терялся парень. Куда бежать, чего делать? Не то, чтобы он производил впечатление совсем уж беззащитного, но было понятно, что в серьёзном деле оленевода нужно держать за своей спиной. А, если дело дойдёт до рукопашки… лучше бежать.
Понедельник
Вызвали в штаб. Срочно, немедленно и быстро! Из Кабула пришла новая директива. Собрали всех командиров боевых подразделений. Начальников из политотдела специально не вызывали, но они как-то сами просочились. Пришли и, вежливо «выкая» направо и налево, важно и многозначительно делились между собой последними результатами прошедшего Пленума ЦК. Суровые особисты бряцали медальками на идеально отглаженной форме, прохаживались, заложив руки за спину и, на всякий случай, подозрительно посматривали на окружающих. От их новеньких портупей вкусно пахло кожей. Вызванные командиры оперативных групп, командиры рот и комбаты, со своими начальниками штабов и замами, стояли отдельной выцветшей светло-песочной массовкой. От них стойко и патриотично пахло «Беломором» и одеколоном «Шипр» и «Русский лес». На главные роли мы не претендовали. Смешно было смотреть, как кабинетные вояки трут животами карты, елозят карандашиками и штангенциркулями по координатам и что-то доказывают нашим боевым полковникам. Комбригу и начштаба бригады. Те слушали, зевали в прокуренные ладони, а Батя даже один раз матюгнулся в сторону и показал нам кулак. Это чтоб не расслаблялись, черти! Солдаты из роты обеспечения занесли длинные лавки и расставили в ряды. Кто-то из полковников махнул рукой, и народ с грохотом начал занимать места, стараясь спрятаться за широкими талиями и покатыми плечами политработников.
Мы со Зверем сидели на предпоследнем ряду и старались не мешать играть в войнушку дядькам с жирными просветами на погончиках. Мы шептались о своём. Обсуждали брать или не брать на предстоящую операцию трофейный китайский 60 миллиметровый миномёт. Ах, да! Зверь – это капитан Зверев Олежка, мой зам. Воспитанный, вскормленный и взрощенный мной из «зелёных» летёх. Уроженец славного русского города Брянска. Жилистый, белобрысый и злой. А такой и должен быть мой зам. Я ж добрый. Да и фамилия у него для этого случая подходящая. На совещании нас, полевых практиков, интересовали три главных вопроса. Цель? Где? Задача? Остальное доработаем на месте. И так было всегда, но у войны и у её теоретиков свои правила игры.
Задача в принципе была ясна. Командованием принято решение: на участках ущелья Редхва, прилегающих к озеру Дюфферен, выставить несколько засад. Засады в этих районах держать на постоянной основе до их «засветки». Если такое случается, группа скрытно переходит на другое оговоренное место. Группы в засаде находятся от недели до десяти дней, после чего происходит ротация. Засады находятся на расстоянии 2-2,5 часового перехода друг от друга. Вертолётные группы на постоянном дежурстве с временем подлёта максимум 30-40 минут. Приказано на мелкие группы до 10 человек, передвигающиеся в сторону границы с Пакистаном, не реагировать, чтобы не раскрывать место засады.
Цель: блокировать и уничтожать гружёные караваны и их сопровождение. А также вооружённые группы душманов, идущие в нашем направлении. Шли они организованно из Пакистана после полугодовой подготовки в лагерях, где их натаскивали американские рейнджеры. Судя по изменившейся тактике боестолкновений и современному вооружению, натаскивали их добросовестно. Караваны из Пакистана везли не только вооружение и боеприпасы. Попадались и чисто «медицинские», «продуктовые» и «промтоварные» караваны. Их мы называли «коммерческими». Конечно, и сопровождение, и охрана у них были разными. «Жирные» караваны могли сопровождать до двухсот хорошо вооружённых и обученных тактике ведения боевых действий моджахедов. Иногда такое случалось, что из-за искажённой информации «охотники за караванами» попадали в затруднительные и даже в смертельно опасные ситуации. Бывало, что «охотники» и «мишени» менялись местами. И тогда приходилось срочно «делать ноги» от таких караванов, где соотношение сил оказывалось многократно не в нашу пользу. И здесь большая надежда была на информацию разведки и местной агентуры. Которая, впрочем, почти всегда работала и «на наших» и «на ваших».