Бог. Истина. Кривды. Размышления церковного дипломата
Шрифт:
Православные люди не должны относиться с ненавистью или с обидой к носителям перечисленных взглядов. Мы можем помогать друг другу в добрых делах, вести диалог. Но в ходе этого диалога мы призваны сказать, пусть мягко и вежливо: вы заблуждаетесь. Никто не войдет в Царство Божие, не веруя во Христа. А ересь – то есть неверное представление о Христе некоторых людей, декларирующих веру в Него, – заканчивается обращением молитвы не к Нему, а к кому-то придуманному или даже к сатане. Твердо знаю: именно к вечному врагу обращаются некоторые западные «мистики», чьи видения, чудеса и тексты полны откровенной черноты или обманчивой чувственной сладостности, «душевности». Православие же настаивает на духовном трезвении: молитва не должна смешиваться со взвинченностью чувств, использовать нечистоту душевных стихий грешного человека. Глубокие и бесстрастные слова молитв, написанных древними святыми, воспитывают наши души в смиренномудром обращении к
Как сильно это отличается от чувственных до истерики и до духовного блуда «молитв» некоторых неправославных «христианских» сообществ! Или от поспешных, не проверенных многовековыми размышлениями и обсуждениями, взглядов на Бога и Церковь! Или от молитвы обывателя, который не хочет от Бога ничего, кроме здоровья, душевного спокойствия, материальных благ и всего прочего, что согревает грешную душу на земле, но оказывается для вечности бессмысленным – а потому вообще безумным!
«Безумный!» – именно так Христос описывает человека, который достиг самоуспокоения в богатстве и стабильности. «Скажу душе моей, – говорит этот человек, – душа! Много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись». Но Господь грозно предупреждает его: «В сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лк. 12, 19-20). Вот почему молитва, богомыслие, богословие должны ориентироваться прежде всего на вечность, а не на земное обустройство, не на старые или новые мирские влияния, моды, учения.
Почему же появилось пацифистско-либеральное «официальное» богословие? Формальные причины вроде бы описаны – но есть еще три, которые вроде бы не лежат на поверхности, но видятся мне главными. Первая – это опять же элементарное приспособленчество, на этот раз не советское, а западное. Католические и протестантские теологи ХХ века сдались на милость победителей – тех тайных обществ, заговорщических групп, революционно-террористических банд, которые свергли в Западной Европе большинство христианских монархий, сформировали новый тип власти и при помощи кровавых репрессий приучили христианские общины «не высовываться» – причем самые жесткие методы применялись сначала на буржуазном Западе (особенно во Франции), и лишь потом в большевицкой России.
А дальше, как и во многих подобных случаях, начал действовать идеологический «стокгольмский синдром». Теологи, епископы, профессора, знаменитые пасторы начали оправдывать управляемую узкими элитами «демократию», веками осуждавшееся Церковью ростовщичество, светскость государства, культ человеческого разума и науки, любые новшества вплоть до революций, а иногда даже прямое безбожие и гонения на веру. Параллельно осуждались «религиозный фундаментализм», симфония Церкви и власти, применение силы для защиты веры и народа, «ретроградность», традиционная для христианства регламентация «личной жизни» (будто бы она должна не совпадать с церковной и публичной), да и вообще любое смелое высказывание, совпадающее с духом Евангелия, но не нравящееся «современному человеку».
И вот тут открывается второй исток «сверхнового богословия». Его создатели и приверженцы боятся противоречить тем, кто оправдывает грех, – а иногда и сами оправдывают его. Именно этого сегодня требуют «сильные мира сего», поддерживаемые послушными деятелями науки, культуры и информации, а также частью управляемой глобальной «толпы» – слоев, настроения которых обычно выдаются теперь за «общественное мнение». Им очень не хочется, чтобы Церковь спорила – даже в личном общении, а уж тем более в публичном пространстве – с теми, кто привык к супружеским изменам, «свободной любви», абортам, воровству, взяточничеству, неправедно нажитому богатству, наркотикам, развязному внешнему виду, бытовому хамству и всему прочему, без чего многие просто не представляют своей жизни.
Я уже не раз приводил рассказ знакомого епископа. Бизнесмен, с которым они летели одним рейсом, сказал ему фразу, которая звучит абсурдно, но говорит о главном:
– Если введут религию в школах, жить-то как?
Смысл этого высказывания почти невербален, но все-таки уловим. Человек до ужаса боится, что сын или дочь придут из школы и скажут: папа, а ты ведь неправильно живешь! От мамы ушел к тете Анжеле, друзей старых предал, да и рассказывают, что взятки берешь…
Многие очень не хотели бы услышать такое и от детей (хотя от них услышать будет особенно больно), и вообще от кого бы то ни было. Потому и культивируют в себе и вокруг себя «антицерковные» настроения. Или уповают на несуществующего «бога в душе», который все одобрит и простит – без покаяния и исправления. Либо меняют без конца духовников, конфессии, религии, «духовные» практики. Либо – и вот тут внимание – начинают добиваться того, чтобы «христианские» авторитеты одобрили их поведение, согласились с ним или по крайней мере не критиковали его.
Я склонен различать справедливую
Сейчас очень важно повторить людям, и повторить очень ясно и громко, то, что мы знаем из Евангелия. Что человек обязан следовать очень высокому нравственному идеалу. Что он призван исповедовать истинную веру, без которой ты не с Богом говоришь, а с тем, кого нет, или с тем, кто Богом не является, вплоть до злой силы. Что вхождение в вечную жизнь неотделимо от следования нравственному идеалу и от истинной веры. Так говорит Евангелие, так говорит Господь.
Слышать об этом очень многим людям крайне неприятно – они слишком привыкли к своим грехам и заблуждениям, чтобы смириться с мыслью о том, что от всего этого необходимо совершенно отказаться – иначе ад и в этой жизни, и в будущей. Естественно, эти люди восстают и ополчаются. Естественно, иногда слышишь из их уст не аргументы, не попытку честно поспорить, а какие-то квазивербальные всплески… Что ж, так было в христианской истории всегда. Так, в конце концов, реагировали и на Христа и апостолов. 5
5
Из интервью агентству «РИА Новости», апрель 2013 г.
Для того, чтобы «подстроить» христианство под греховный образ жизни, оправдываемый свободой, применяются все средства дрессировки. На Церковь и ее служителей нападают в СМИ, выискивая действительные и мнимые грехи. Требуют быть «ближе к современности», десятилетиями мусоля одни и те же темы – якобы непонятный богослужебный язык (английский люди учат легко, а вот церковнославянский почему-то ленятся), отсутствие скамеек в храмах (при этом на рок-концертах и уличных шоу некоторые стоят по три часа, а в храме почему-то сразу устают), юлианский календарь (вместо поспешно разработанного григорианского «нового стиля», принятого на Западе). И те церковные деятели, которые поддакивают полуверующим или неверующим «прогрессистам», на время получают от них поддержку – пока не будет приоткрыто очередное окно Овертона и от священников не начнут требовать одобрения чего-то более «продвинутого», например, однополых «браков» или полного отказа от претензий религии на истину. Тех же, кто по очередной «новой» теме займет консервативную позицию, будут шельмовать – даже если вчера их хвалили за либеральные взгляды по другой, уже «отработанной» теме.
В общем, используются и хлыст-шамберьер, и кусочки сахара. И некоторые соглашаются быть цирковыми животными – лишь бы добиться славы, сохранить спокойную жизнь или чувствовать себя людьми, уважаемыми в «приличном обществе». То есть прыгать через обруч в правильном направлении или плясать на арене под правильные ритмы.
Здесь кроется третий исток «богословского» приспособленчества. Стремление понравиться, устроиться, получить похвалу очень заметно во многих примерах «теологии приспособления» – и в поведении ее глашатаев. Они слишком привержены тому, чтобы комфортно пожить на земле, и мышление свое ориентируют именно на это. Однако Новый Завет выстраивает совсем другую систему приоритетов – и значит, задает другой образ жизни. Апостол Иоанн, любимый ученик Иисуса, пишет: «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей» (1 Ин. 2, 15). Обывательщина совершенно противоположна христианству. Если она и допустима в церковной общине, то лишь как отклонение от нормы – отклонение досадное и достойное покаяния. Напомню слова Христа: «Всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную» (Мф. 19, 29); «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лк. 14, 26). Богочеловек оспаривает даже самые, казалось бы, священные земные привязанности. Когда ученик желает похоронить отца, Христос говорит ему: «Иди за Мною, и предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Мф. 8, 22). С точки зрения настоящего христианина, всерьез воспринимающего Иисуса и Евангелие, перевернутой и абсурдной является логика человека, заботящегося более о земном, чем о небесном. Господь предупреждает: «Не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? <…> Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6, 31,33). Марфе, занятой по хозяйству, он ставит в пример Марию, говоря: «Ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно» (Лк. 10, 41-42). А в известной притче Господь рассказывает о купце, который, «найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел, и купил ее» (Мф. 13, 46).