Богатство идей. История экономической мысли

Ронкалья Алессандро

Исходя из этого, мы также можем интерпретировать высказанное Смитом недоверие (см. подразд. 4.1 наст. изд.) по отношению к политической арифметике Петти. Оно не было вызвано, как утверждали некоторые исследователи, недоверием к статистическим данным, которые представители политической арифметики строили при помощи заметных усилий воображения в ситуации, когда сбор статистики был в зачаточном состоянии. Для Смита это, скорее, был вопрос отрицания идеи математической структуры реальности, которую Гоббс, а затем Кондильяк уже распространили на человеческое тело, а Петти и политические арифметики распространили на «политическое тело», т. е. общество [208] .

208

Во многих отношениях это представление Смита возродилось у Кейнса (см. подразд. 14.2 наст. изд.).

«Философские системы» при помощи «выдумок воображения»

могут помочь нам найти ориентиры в хаосе реальных событий. Однако совершенно ясна невозможность верификации теорий путем демонстрации их соответствия предполагаемым естественным законам, кроме случаев, когда мы допускаем, что законы, с которыми они сравниваются, реально существуют и независимы от самих теорий (иными словами, кроме тех случаев, когда такие законы, так сказать, вписаны в реальный мир, а не являются созданием нашей мысли). Смит не брался за эту проблему, как мы видели выше (подразд. 1.3). Фейерабенд и Макклоски предложили для ее решения понятия «честного рассуждения» и «риторики». Вместе с тем интересно заметить, что сам Смит в «Лекциях по риторике» [Smith, 1983, p. 178] предложил метод риторики, с особым акцентом на модель судебного разбирательства, как способ выбора принятых и отвергнутых положений [209] . Данная идея должна в то же время пониматься (с типичной для Смита связью между этикой и теорией познания) в терминах понятия беспристрастного наблюдателя. Как мы увидим в следующем параграфе, такому наблюдателю мы можем приписать роль арбитра, не только в случае выбора между справедливым и несправедливым, но и выбора (условного, а не абсолютного) между истиной и ложью.

209

Подобные идеи имеют длинную историю. Достаточно упомянуть возражения софистов по поводу идеи Сократа о существовании Истины, открытие которой должно быть задачей философского исследования. Софисты предлагали, скорее, открытую дискуссию о доводах за и против всех тезисов без исключения, полагая, что ни один тезис не может быть истинным в абсолютном смысле. О тезисе Смита о риторике как инструменте исследования см.: [Giuliani, 1997]. Какподчеркивает Джулиани, «Риторика является методом исследования, когда речь идет об убеждениях и возможной истине» [Giuliani, 1997, p. 205]. В этом отношении мы также можем отметить существенную близость идей Смита и Кейнса.

Таким образом, Смит использует гибкую методологию, которая оставляет место для значительной доли эклектики. Более того, отказ от идеи о математической структуре, присущей реальности, соответствует приданию человеку сложного набора мотиваций – «страстей» и «интересов», что обсуждалось выше в подразд. 4.3 – равновесие которых является объектом рассмотрения «Теории нравственных чувств». Данные элементы – неверие в идею «законов природы», раз и навсегда установленных в объективной реальности как в мире природы, так и в мире человека, а также систематическая готовность признать сложность мотиваций человеческих действий – характерны для шотландского Просвещения, в культурной среде которого вырос Смит и в развитие которого внесли вклад его сочинения.

5.3. Нравственный принцип симпатии

Как мы уже видели, широким контекстом работы Смита были дискуссии о различных мотивациях человеческих действий. Вклад Смита, если охарактеризовать его вкратце, состоял в том, что он указал на взаимодополнимость преследования собственных интересов и придания центральной роли нравственным правилам для здорового функционирования общества.

Подобная интерпретация вклада Смита, которая хорошо соответствует интерпретации редакторов критического издания его трудов [210] , возникает из восприятия основных книг Смита, «Теория нравственных чувств» и «Богатство народов», как взаимодополняющих, а не противоречащих друг другу.

210

Шеститомное собрание сочинений Смита «Glasgow edition of the works and correspondence of Adam Smith» (ed. by D.D. Raphael and A.S. Skinner. Oxford: Oxford University Press, 1976–1983; Paperback facsimile reprint. Indianapolis: Liberty Press, 1981–1985) включает «Теорию нравственных чувств» под редакцией А.Л. Макфая и Д.Д. Рафаэля; «Богатство народов» под редакцией Р.Х. Камбелла и А.С. Скиннера; «Эссе на философские темы» под редакцией У.П.Д. Уайтмена; «Лекции по риторике и изящной словесности» под редакцией Дж. К. Брайса; «Лекции по юриспруденции» под редакцией Р.Л. Мика, Д.Д. Рафаэля и П.Г. Штейна; а также переписку под редакцией Е.К. Мосснера и И.С. Росса. (Основные публикации на рус. яз. см.: [Смит, 1997; 2007].)

В прошлом некоторое время преобладал тезис о противоречии этих двух работ, он получил особое имя – das Adam Smith Problem (проблема Адама Смита). Согласно этому тезису, защита свободного преследования собственных интересов в рыночной экономике, представленная Смитом в «Богатстве народов», соответствует зрелым представлениям шотландского экономиста. Считалось, что Смит пришел к ним, отвергнув положения, первоначально отстаиваемые

им в «Теории нравственных чувств», согласно которым поведение, основанное на взаимной симпатии членов сообщества, необходимо для самого выживания коллективной общности [211] .

211

Данный тезис развивался группой немецких исследователей во второй половине XIX в., прежде всего Карлом Книсом. Описание этой литературы и детальную критику ее аргументации см.: [Raphael, Macfie, 1976].

Несостоятельность данного тезиса станет очевидной, если мы вспомним, что «Теория нравственных чувств» неоднократно переиздавалась и во всех случаях под контролем автора, который пользовался возможностью, предоставляемой новыми изданиями, чтобы вносить изменения в свою работу, даже после публикации «Богатства народов». Смита можно было бы считать очень непоследовательной личностью, если бы он одновременно предоставлял своим читателям два труда, которые противоречат друг другу! Кроме того, в переписке Смита нет ни намека на то, что сам он или его корреспонденты усматривали хотя бы малейшее противоречие между двумя книгами.

Ошибочность аргументации о противоречии между двумя работами, а значит, между собственным интересом и этикой симпатии, является типичным примером прочтения, введенного в заблуждение теоретическими (и культурными, в широком смысле этого слова) тенденциями, преобладавшими в современный интерпретатору период. В нашем случае преобладание одномерного определения человека [212] заставляло комментаторов считать противоречием одновременное наличие двух видов мотивации человеческих действий. Мы должны вспомнить, что, как мы видели выше (подразд. 4.3), в XVIII столетии одновременное наличие даже конфликтующих страстей и интересов считалось не вызывающим сомнений обстоятельством, с которым необходимо смириться. В действительности предположение Смита о взаимодополнимости нравственного принципа симпатии и собственного интереса представляет, с одной стороны, основу для более богатого и сложного определения рынка, чем те, которые были предложены позже, а с другой – теоретический вклад, высокая значимость которого сохраняется и поныне.

212

О подобных представлениях, связанных с бентамовским утилитаризмом и последующим утверждением субъективной теории ценности в рамках маржинализма, см. подразд. 6.7, 8.9 и 10.4 наст. изд.

Позвольте теперь перейти к рассмотрению вклада, осуществленного Смитом в «Теории нравственных чувств». Он сосредоточен вокруг понятия «нравственный принцип симпатии», значимость которого как движущей силы человеческого поведении к тому времени уже утверждалась Юмом (1739–1740) [213] .

Согласно Смиту, «значительнейшая доля счастья, возможного для человека, состоит в… сознании, что он любим»; симпатия, т. е. способность разделять чувства других, заставляет нас оценивать свои действия на основе того воздействия, которое они оказывают на других, а не только на нас самих. Поэтому мы

213

Тем не менее значение, придаваемое этому принципу, у двух авторов несколько различно: под термином «симпатия» Юм «понимал взаимодействие чувств, а Смит – психологический механизм, который обеспечивает приближение к взаимности чувств» [Ross, 1995, p. 183].

должны …умерить наше собственное самолюбие и довести его до такой степени, чтобы он было признано прочими людьми. …Мы можем уйти на поиски богатства, почестей как угодно далеко и пользоваться всем для приобретения превосходства над другими людьми. Но если мы станем поперек их дороги, то снисходительность общества к нам прекращается. Оно не может допустить того, что переходит за пределы благородного соперничества [Смит, 1997, с. 61, 98–99, 101].

Моральная оценка такого рода является необходимым условием самого выживания человеческого общества: «общество не может просуществовать долго, если в нем люди всегда готовы нанести друг другу обиду или вред» [Там же, с. 101].

Другими словами, либеральные взгляды Смита были основаны на двойной предпосылке, а именно: каждый человек лучше любого другого понимает свои собственные интересы, а также – среди этих интересов присутствует желание быть любимым другими, а значит, уважать их благополучие. Первая предпосылка ведет к отрицанию централизованного управления экономикой, даже осуществляемого просвещенным государем, а следовательно, к предпочтению рыночной экономики командной. Вторая предпосылка образует внутри конструкции Смита необходимое предварительное условие того, что преследование собственных интересов множеством экономических агентов, конкурирующих между собой, приведет к таким результатам, которые соответствуют благополучию общества; однако в дальнейшем, по мере развития классической школы политической экономии, данная предпосылка – соответствующая смитовскому принципу «симпатии» – была отодвинута на второй план растущим влиянием утилитаризма.