Богатые — такие разные.Том 2

Ховач Сьюзан

Мы были знамениты. Следуя примеру Пола, я пытался поддерживать близкие отношения с прессой, но, в конце концов, интервью пришлось прекратить. У меня просто не было на них времени. Журналисты вместо меня интервьюировали Кэролайн и фотографировали наш лонг-айлейндский дом. Фотографии новой яхты Чарли Блэра красовались на первых полосах бульварных газет, а голливудский профиль Льюиса с монотонной регулярностью появлялся в газетах каждый раз, когда он приезжал в Вашингтон на встречу с министром финансов. Мартин был приглашен для чтения лекций в Колумбийский университет. Клэя интервьюировали для радио. Традиционное старое нью-йоркское общество Уорда Макалистера, в конце концов, слилось с «Кафе Сосайети», отданным на откуп хроникеру Моури Полу,

и янки-аристократы сравнялись по популярности с начинающими кинозвездами. Но когда я ехал в своем белоснежном «роллс-ройсе» на встречу с Сильвией, я размышлял над тем, что подумала бы наша слепая публика, если бы знала, что к аристократическим шеям горстки ее героев тянутся нити заговора и человекоубийства.

Пол оставил дом на Пятой авеню Корнелиусу, но Сильвия получила дома в штате Мэн и во Флориде. И тут же их продала. Единственное, чего она хотела, это спокойной жизни, и, совершив последнее паломничество в Бар Харбор и в Палм-Бич, словно прощаясь с памятными местами, она приобрела особняк на Пятьдесят четвертой улице, между Мэдисон и Парк-авеню. Она не захотела поселиться на Пятой авеню — Пол, несомненно, знал об этом, составляя свое завещание. Только после того, как я по приглашению Сильвии побывал в ее новом доме, я понял, как, должно быть, ей не нравилось величие тех домов, которые она разделяла с Полом. Ее небольшой аристократический особняк был прост и уютен. Там не было антиков и вообще ничего, что напоминало бы ей Пятую авеню. Небольшую, примыкавшую к кухне гостиную украшали прекрасные книги, например, романы Эдит Вортон, пара акварелей, изображавших Сан-Франциско, и небольшая фотография Пола, каким-то странным образом доминировавшая над всеми деталями обстановки. Я пристально разглядывал ее, пока дворецкий докладывал о моем приходе, и обнаружил, что, в какой бы конец комнаты я ни двинулся, Пол с фотографии смотрел прямо на меня. Однажды в Европе Пол затащил меня в картинную галерею, и я видел там картины, производившие такой эффект.

Когда в комнату вошла Сильвия и я увидел, что у нее подстрижены волосы, у меня перехватило дыхание. Это был первый увиденный мною признак того, что она начала оправляться от своей потери. Пол никогда не позволял ей коротко стричься.

Она покраснела, как школьница.

— Я, наверное, выгляжу ужасно? — несколько нервозно спросила она. — Я подстриглась только вчера.

— Вы выглядите чудесно! — возразил я, и это была совершенная правда.

Новый стиль делал ее на много лет моложе. Никто не мог бы подумать, что ей уже далеко за сорок, и к горлу моему внезапно подкатил комок. Она выглядела как женщина, либо имевшая любовника, либо со дня на день поджидавшая его приезда… из Аргентины.

— Сильвия, — начал я, когда горничная принесла кофе, — вы, наверное, удивились моей просьбе встретиться в эти рабочие часы.

Она мгновенно напряглась.

— Помнится, вы сказали мне, что у вас очень важное дело. — Она кончила разливать кофе и осторожно отставила кофейник. — Что-нибудь по поводу Брюса? — испуганно спросила она. — Что это в конце концов было — самоубийство? — Я промолчал. Она, наконец, поняла, что я заключил соглашение с Элизабет, и продолжила: — Дайана Слейд была права?

— И да, и нет. Оказалось, что Грэг Да Коста был просто случайным свидетелем. Но совершенно ясно, что к этому причастен некто другой.

Она порывисто встала, направилась к камину и вдруг остановилась, словно забыв, зачем пошла. Я видел, как она вертела обручальное кольцо на своем пальце.

— Не знаю, кто бы это мог быть, — сказала она, не глядя на меня, — но, может быть… Я снова и снова говорю себе об этом…

— Он вам пишет, Сильвия?

— Я получила письмо две недели назад. Он поздравил меня с днем рождения. Это было первое письмо от него после похорон Пола. Я было подумала… Она снова умолкла.

— Что он забыл вас?

— Что он уже не ждал ответа. — Сильвия разгладила юбку на коленях. Она была очень привлекательна

с этой короткой стрижкой… — Он долго молчал, — продолжала она. — И меня это не огорчало. Я даже была рада. И больше не хотела ничего о нем слышать. Но когда он прислал это письмо… Он писал, что ничего не изменилось и ничего не изменится. У него появились какие-то деньги, и он купил это ранчо в Аргентине — даже прислал мне несколько его фотографий… Писал, что хочет приехать в Нью-Йорк повидать меня, но только если я сама уже оправилась от случившегося и готова к встрече… — закончила она упавшим голосом.

— А вы готовы?

— Не знаю, — ответила она, не переставая вертеть кольцо на пальце. Я помолчал, разглядывая ее прическу, и подумал, что истина видна мне лучше, чем ей. — Я действительно не знаю. Я думала и думала о нем очень долго, стараясь представить себе, как уеду из Нью-Йорка и начну все сначала. Порой мне казалось, что это было бы для меня самым лучшим решением, но я не знала, найду ли в себе силы для полного разрыва с прошлым. Вероятно, если бы он приехал, это придало бы мне уверенности. — Ее глаза потемнели, и я понял, что О’Рейли в ее воспоминаниях окружен ореолом какого-то особого сексуального обаяния, расшифровать которое мне никогда не удавалось. Но уже в следующий момент она проговорила, пожимая плечами: — Он такой фанатик! Я всегда понимала, что он не остановится ни перед чем, ради достижения своей цели.

Мы надолго замолчали, прежде чем я заставил себя заговорить снова.

— Сильвия, я хочу, чтобы он вернулся в Нью-Йорк, и вы единственная, кто может мне в этом помочь.

— Вы уверены… Совершенно уверены, не допускаете ни малейшего сомнения?

— Тут все гораздо яснее, чем с запутанной историей Грэга Да Косты. Я связался с менеджером банка Грэга в Лос-Анджелесе, и тот сказал, что Грэг ежемесячно получает чек известного швейцарского банка, подписанный Теренсом О’Рейли, и потом, Сильвия, это свидетельство Дайаны Слейд. Перед тем, как позвонить в тот вечер вам, она прочла письмо Грэга, где сообщалось о том, что ему известно о заговоре, и письмо было адресовано О’Рейли. И наконец существуют факты, которых не оспаривает даже сам О’Рейли. Он проник в окружение Брюса, познакомился с Красновым — а значит, не мог не знать о происходившем. Я не знаю другого человека на свете, который мог бы с таким рвением зарываться в грязь, как Теренс О’Рейли. Он, черт побери, подставил даже Сальседо! А уж обвести вокруг пальца Краснова было для него просто детской забавой. Как бы то ни было, если, учитывая все эти факты, признать, что у него были самые веские мотивы желать смерти Пола, то вывод может быть только один.

Я думал, что ее испугает этот вердикт, но реакция ее была бурной и немедленной.

— Так, значит, вот в чем дело, — решительно проговорила она. — Я вызову его сюда, и вы его получите.

Сильвия, мне так тяжело использовать вас для этого…

— Нет, — необычайно решительно перебила она меня, — не извиняйтесь. Если он приложил руку к убийству Пола, я хочу, чтобы свершилось правосудие.

— Это будет справедливо, — посмотрел я в глаза Сильвии. — И вы это понимаете.

— Так делайте же все, что должно быть сделано. — Лицо Сильвии помрачнело. Казалось, что потускнели даже ее коротко подстриженные волосы. — Я больше не хочу ни обсуждать это, ни задавать каких-либо вопросов.

Мы оба поднялись на ноги. Рука ее, которую я взял и поднес к губам для поцелуя, была холодной. Из рамки на стене на нас неотрывно смотрели глаза Пола.

— Дайте мне знать, когда придет следующее письмо из Аргентины, Сильвия, — попросил я и, выйдя из ее дома, поспешил в банк.

О’Рейли на ее письмо не ответил. Просто упаковал чемоданы и взлетел на борт парохода, отплывавшего во Флориду, а потом сел в поезд, отходивший из Лоудердэйла на север. Он приехал в Нью-Йорк шестнадцатого июля, за пять дней до второй годовщины смерти Пола, и остановился в гостинице «Сент-Реджис», в двух шагах от особняка Сильвии.