Богатыи?. Свободныи?. (не) Мои?
Шрифт:
Все равно солгут.
Влад хотя бы молчит.
И целуется классно. Так, что тело окутывает приятное тепло, слабеют ноги, а внутри начинает рождаться потребность чего-то большего. Желание подчиняться. Принимать мужчину. Стать с ним единым целым.
И перестать, наконец, быть женщиной Саввы Белова. А стать свободной. Ничьей. Может это и не плохо. Пометить себя другим самцом. Стереть из себя принадлежность кому-то одному.
Потому что для того, кто меня сейчас целует, это скорее всего просто удовлетворение
Но мне кажется, его невозможно удивить.
И я не буду стремится. Пусть он просто сделает мне хорошо.
Поцелуи становчтся все смелее, руки мужчины начинают путешествовать по моему телу, расстегнув куртку.
Поэтому когда чья-то рука сзади пережимает мне горло, я элементарно перестаю что-то соображать.
Еще мне в висок упирается нечто холодное. Очень холодное. Железное.
Я распахиваю глаза в надежде, что мне лишь показалось.
Но слышу возле своего уха злобный шепот.
– Тихо, сучка. Не вздумай орать. Иначе сверну тебе шею.
Шею сдавливают сильнее. Дышать становится труднее. Сознание никак не желает принимать такую реальность.
Влад стоит напротив, подняв руки в гору. До него пара метров. За ним замечаю пару крепких мужчин.
Это, что, шутка такая?
Не смешно.
Несмотря на то, что меня держат за шею, мне удается повернуть голову в бок. К нам бежит охрана Холодова. В воздухе раздаются неясные звуки. И до нас никто не добегает. Мужчины в костюмах падают на снег. Мне даже кажется, что я вижу как белый снег окрашивается красным.
Нет, не шутка.
Мужчин возле нас становится больше. Они в масках и камуфляже. У них – оружие.
Во что я влипла?
На сцене появляется еще один человек. Люди, окружившие нас, при виде него подбираются. Похоже, это главный.
– Грузите, – отдает он распоряжение.
И мне очень не нравится его голос. Вернее, даже не голос. А тон. Как будто для него, то, что происходит – привычное дело. Это плохо, очень плохо.
– Эту куда? – еще один вопрос.
А я даже не сразу соображаю, что речь обо мне.
На меня обращают внимание, сканируют ледяным взглядом, от которого мне хочется закричать во всю мощь своих легких.
– Тоже с ним.
Я наталкиваюсь на взгляд синих глаз. Отмечаю про себя, что он неплохо держится для всего этого треша.
Не вовремя, конечно, но оба подвисаем, глядя друг другу в глаза.
Шок. По другому объяснить то, что вырывается у меня изо рта я не могу:
– Ну вот и потрахались... – слова слетают с губ вместе с облачком теплого воздуха.
Слышали их, разумеется, все.
Синие глаза напротив начинают полыхать.
– Лесь, заткнись, – Холодов решает, что лишь гневного взгляда для меня будет недостаточно.
Рука в перчатке хватает меня за подбородок, хватает цепко и сдавливает сильно. Нельзя же так. Синяки останутся.
– Не волнуйся, голуба. Хочешь, я его заменю? – со мной решил поговорить главарь этой шайки.
Молчи, Олеся, ради всего святого, молчи. У тебя сын. У него скоро день рождения.
Но медвежья лапа на моей нежной коже вызывает неконтролируемый протест.
– Ага, щаз! Ты ж не олигарх.
Рука в перчатке отталкивает мое лицо.
– Шкура продажная – цедит тихо и раздраженно.
– Чего встали? – рычит он на своих людей, – Пакуйте.
Нам на головы цепляют мешки, причем Владу первому, подхватывают небрежно и закидывают в автомобиль. Скорее всего, в минивен. Это остается только предполагать, потому что возможности видеть меня лишили. Руки оставили свободными. Но о сопротивлении сейчас не может быть и речи. Нужно выбрать подходящий момент. Если он представится.
Не знаю, кто кроме нас еще в салоне. Но Влад, я уверена, здесь. Даже в мешке я чувствую его запах, перемешанный с дорогим парфюмом. Точно, угарный газ. А я передышала и у меня глюки.
– Влад, – зову я осторожно, – Слушай, это какой-то квест? Кто-то из твоих приятелей развлекается?
И правда... Может же, это быть правдой. Ну, пожалуйста.
– Не надейся, – отзывается рядом со мной голос их главного, – Но если твой ебырь будет сговорчивым, то ни ты, ни он не пострадаете.
От расстройства хочется топнуть ногой и заплакать, захлебываясь рыданиями. Мне за что это все? Холодов же мне никто. Мы так и не переспали ни разу. А теперь, возможно, меня из-за него убьют.
Вся несправедливость мироздания заставляет меня продолжить разговор:
– Зачем ты вообще на набережную приехал? – высказываю претензии, пусть Холодов мне и не ответил, – Тебя, что, звали? Хотел прогуляться, Алку бы прихватил...
От мешка ужасно чешется нос. И я издаю позорное:
– Апчхииии, – да еще как-то совсем по-детски.
– Не паникуй, – слышу голос Влада, приглушенный, тоже из-под мешка, – Все будет хорошо.
Хорошо?
Надо перестать привлекать внимание.
Что хорошего я от этих мужиков видела?
Спасение утопающих, дело рук самих утопающих – успокаиваю себя этой истиной и усаживаюсь поудобнее.
Только бы мне чуть-чуть повезло. Немного совсем. Добраться до пистолета. Я очень хорошо стреляю.
Матвей
Набираю матери, глядя на циферблат часов, висящих на кухне. Пять утра. Где она может быть?
Тревога царапает, не дает дышать. Слышу привычное: "абонент не доступен". Она не могла не прийти домой, не позвонив. Разумеется, она взрослая женщина. И я не младенец. Но позвонила она бы в любом случае. Даже, если ей конкретно снесло крышу.