Богатыи?. Свободныи?. (не) Мои?
Шрифт:
Доезжаю до съезда к водоему. Про это место узнал несколько дней назад. Здесь тихо и никого нет. Только зима, ночь, мороз и снег. Вылезаю из теплого салона. Иду к воде и разбиваю тонкий лёд на подготовленной заранее проруби. В ночи громко раздается хруст снега под ногами, когда возвращаюсь обратно к машине.
Борька очнулся. Узнал меня и решил, что все это – шутка.
– Белов, ты охуел?
Губы сами собой расползаются в ухмылку, обнажая крепкие зубы.
– Не-а. Это ты и тебе подобные охуели. С чего ты решил, что сможешь безнаказанно
Борька тоже лыбится.
– А чё ты мне сделаешь? Ну, чё? Чё ты можешь?
Вот это он зря. Те границы, за которые я не смогу зайти, мне пока самому не известны. В жизни меня тормозят от края две вещи – это мать и страх. Страх не того, что мне придется отвечать за то, что натворил, а страх перестать быть человеком. Потому что знаю за собой – могу сорваться. А потом, как бы не хотелось, обратно уже не встать. Даже на то место, откуда упал.
– Борь, тебе нравиться над людьми издеваться? – спрашиваю ласково.
Мне на самом деле интересно. Хотя я не думаю, что он мне ответит. Еще и честно.
Ну, а вдруг?
Жду минуту, вторую, однако отвечать он не торопится, прожигая меня гневным взглядом.
– Ты на меня не глазей так. Я ж не Алиска. Не хочешь мне об этом говорить? Ну и ладно. А мне вот иногда нравится. Тебе не повезло. Сегодня как раз такой день.
Вытаскиваю его из машины. Он связан по рукам и ногам, но все равно дергается и орет благим матом, пока я его тащу за ноги к воде.
Все ж таки не очень я нормальный.
Над водой склонилась припорошеная снегом ива. Цепляю веревку за ствол дерева и поднимаю парня вверх. Голова его почти касается водной поверхности.
Он перестает горланить и тихо спрашивает:
– Ты что собрался делать?
– Грехи тебе отпускать. Сегодня самое время. Дыхание задерживай, – советую ему и перестаю держать веревку.
Что должен чувствовать связанный человек, которого опускают в ледяную воду? Ужас. Безотчетный, сжимающий внутренности, парализующий сознание. Я это понимаю. Жизнь этого урода в моих руках. Но моя задача – не убить.
И да, я осознаю, что поступаю чудовищно. Но как по-другому донести, что девочка, над которой они издеваются несколько лет, чувствует то же самое?
Самое паскудное, что в ее случае ужас сплетается с беспомощностью. Она уговаривает себя потерпеть – день, неделю, месяц. Но ничего не меняется. И всем вокруг – все равно. Она же никто.
Отсчитав несколько секунд, вытаскиваю его назад. Он – молодец. Когда я его кунал в крещенскую водичку, молчал и рта не раскрывал. Зато теперь жадно хватает воздух, пытаясь отдышаться. Его начинает колотить от холода. Одежда быстро покрывается ледяной корочкой.
Только ума это все не прибавляет.
Стуча зубами, он принимается угрожать. Мне. Когда я держу веревку, которая отделяет его от ледяной бездны.
– Тебе – конец, Белов? Понял?
Я снова отпускаю веревку. На этот раз без всяких предупреждений. Раздается всплеск. И тишина. Держу
Вытаскиваю. И все повторяется. Жадные, рваные вдохи, словно за ним гонятся черти. Замерзающая одежда. Синее лицо.
На этот раз он молчит.
– Короче так. Ты и твоя свора оставите Алиску в покое. В ее сторону ты больше не посмеешь бросить даже косой взгляд. Ты меня понял? Или продолжим водные процедуры?
Зубы Харламова отбивают чечетку.
– Поооо-няял, – пытается выговорить он.
– Ну и молодец! – хвалю я его.
Стаскиваю его с дерева, разрезаю веревки, помогаю подняться на ноги.
– Борь, если ты думаешь, что мне что-то будет за нашу с тобой сегодняшнюю прогулку, то не надейся. Не было меня с тобой.
Он, конечно, не понимает, о чем я. Но ничего, со временем поймет.
Довожу его до машины и командую:
– Мокрое все снимай и быстрее. Мне твой трупак не нужен.
Он, видимо, знает, как надо себя вести в такой ситуации, потому что послушно и быстро всё стягивает.
Даю ему плед. Он кутается в него и усаживается на пассажирское сиденье.
– Что, Борь, к папке с мамкой тебя отвезти?
Кивает, так как не может ответить. Из-за озноба.
Меня кусает чувство вины, которое я впрочем, сразу прихлопываю, как надоедливую муху.
Поделом ему. И нечего его жалеть.
Веду машину, не торопясь, размышляя, как лучше поступить дальше. Где живет Харламов, я не знаю. Но зато мне известно, где квартира Холодова. Не знаю обитает ли там старший, но младший возвращается именно туда. Поворачиваю голову в сторону своего пассажира и вижу, что он отключился. Тяну руку, проверяя пульс на шее. В норме, а вот кожа горячая. Температура. Спрашивать адрес теперь не у кого, да и жилище Артема рядом.
На такой случай в бврдачке у меня есть кнопочный телефон с левой симкой. Останавливаюсь за забором, так как территория элитной высотки охраняется. Еще раз внимательно осматриваю салон на предмет следов своего пребывания. Все собрал, ничего не забыл. Не хотелось бы спалиться по-глупому.
Нажимаю единственный контакт, жду ответа, слушая гудки.
– Да, – раздается недовольное.
– Друга своего забери. Он в серой приоре, недалеко от кпп твоего дома.
Отключаюсь и вылезаю из машины, натянув капюшон куртки и подняв шарф. Отхожу от машины и жду, когда придет Артем. Если не придет, придется Борьку в больницу везти. Пока доходить до крайностей незачем.
Несмотря на мои сомнения, Холодов появляется быстро. Суетится возле машины, матерится, так как до меня долетают обрывки слов. Почти сразу же появляются крепкие парни в костюмах.
Ну, все. Мне здесь больше делать нечего.
Возвращаюсь домой, перебрасываюсь несколькими словами с матерью, которая чем-то расстроена. Расспрашивать бесполезно. В этом мы с ней похожи. Говорим лишь то, что считаем нужным. Остальное – наша личная территория, на которую ходу нет никому. Захочет – расскажет.