Богдан Хмельницкий
Шрифт:
исправления ошибок, в противность правам и привилегиям, которые наш русский
народ с своим духовенством представил его величеству шведскому королю, панам-
сенаторам п панам-послам, уличая унитов протестациями и реляциями, мы не были
настолько счастливы, чтоб получить удовлетворение наших беспрестанных просьб, а
еще более почувствовали скорби и страдания оттого, что нам, обиженным,
приказывают отказаться от своего. Теперь, на нынешнем элекцийном
поручаем нашим послам слезно просить Речь-Посполитую и усиленно домогаться,
чтоб наш русский народ оставался при своих правах и свободе, а наши благоверные
духовные, находясь при своих церквах, епархиях и принадлежащих к ним имуществах,
с правом свободного богослужения, уже более не терпели утеснений от этих несносных
унитовъ».
Кроме этой просьбы о вере (сочиненной, очевидно, духовным лицом, а
не козаком), козаки собственно для своего сословия просили исправлений в делах,
относящихся до их вольностей, повышения даваемого им от правительства жалованья
и определенного места для козацкой артиллерии. В заключение, они жаловались, что
украинные паны, соображаясь с кураковскою коммиссиею, не хотят держать на
жительстве в своих имениях Козаков, но и не допускают их выходить из этих имений,
запрещая своим подданным покупать у них дома и имущества, и таким образом
приневоливают Козаков самих делаться подданными. Предвидя, что никто другой, а
Владислав, носивший по смерти отца титул шведского короля по праву наследства,
избран будет польским королем, козаки прислали к нему с своими послами письмо и,
заявляя надежду и уверенность иметь его своим государем, заранее просили его быть
благосклонным и милостивым к козакам, которых услуги он уже испытал. «Если же—
было сказано в козацком послании к нему— сохрани Бог, кто-нибудь будет
препятствовать вашему величеству получить престол отца вашего, то мы обязываемся
жертвовать своим достоянием и жизнью за ваше величество».
Такия выходки Козаков опять раздражали шляхетство. Маршал посольской избы
отвечал козацким послам так: «ведомы нам ваши рыцарские деяния и услуги, которые
оказывали Речи-Посполитой и ваши предки и вы сами. Надеемся, что и на будущее
время вы не утомитесь в вашей готовности служить отечеству. Но удивительным
кажется нам, что ваши послы, по возвращении с конвокации, навлекли на себя такую
ненависть и подверглись опасности потерять жизнь». Он давал козакам совет на
будущее время быть осмотрительнее и благоразумнее, называл их последнюю
инструкцию необычною, а выражения в ней неуважительными и оскорбительными
шляхетства. Что касается до просьб, с которыми козаки обратились к сейму, то маршал
объявил им в общих выражениях, что обо всем этом на сейме последует рассуждение в
свое время.
Спор о религии между шляхетскими послами сейма возобновился по открытии
элекцийного сейма. Еще пред этим сеймом луцкий архиепископ Гроховский, на
сеймике в Бресте, подал протестацию; некоторые важные лица того времени пристали
к нему заодно: Лев Сапега, виленский воевода, Троцкий кастелян Альбрехт-Владислав
Радзивилл, брестский кастелян Мосальский, Александр-Людовик Радзивилл,
литовский хорунжий Николай Сапега. Протестация их находила постановления
конвокационного сейма относительно дизунитов и дисидентов несообразными с
честью римско-католической религии. Сам составитель протестации, львовский
архиепископ, не явился на сейм под предлогом болезни, но пустил свою интригу в ход,
надеясь, что другие, опираясь на его протестацию, помешают обратиться в неизменный
закон временному компромиссу, устроенному конвокационным сеймом только на время
бескоролевья. Это подало повод к живым и долгим спорам. Дело православия
защищали тогда главным образом Кисель, Древинский и Воронин; за унитов
подвизался Тризна. Диссидентство тогда отделилось от православия. По стараниям
влиятельного пана, литовского канцлера Радзивилла, диссиденты согласились на
устройство депутации пополам из диссидентов и католиков, которая должна была
установить правила для свободы веры диссидентов. Православные, имея в виду, что в
таком случае начнутся богословские и церковные диспуты,
70
которые ничем не кончатся, а только приостановят дело, не соглашались
надепутацию. «Наше дело,—говорил Кисель,—не богословское, а политическое; идет
речь не о вере, а о мере (т.-е. о равноправности)». Паны, подписавшие протестацию
Львовского архиепископа, прибегнули к извороту иного рода. «Все привилегии
дизунитам,—говорили они,—-давались и утверждались королями, следовательно, это
дело короля, а не дворянства, и потому элекцийный сейм, будучи без короля, не может
этим заниматься и делать какие-нибудь постановления; следует отложить это до
коронацийного сейма». Православные поняли, что это говорилось для того, чтоб
ослабить силу тех льгот, какие могло получить православие от короля; тогда всяк мог
смотреть на благоприятные меры в отношении православия отнюдь не так, как на