Богдан Хмельницкий
Шрифт:
коронного гетмана. За наше преступление г. ясновельможный вольный коронный
гетман не захотел дать и назначить нам старшего над нашим войском из среды нашей,
как прежде было в обычае, оставляя это до дальнейшей воли его величества короля и
Речи-Посполитой, но только у нас избраны были полковники, а до времени главное
начальство поручено г. Ильяшу, переяславскому полковнику, который никогда не
участвовал в бунтах и находился при коронном войске.
порядке на дальнейшее время, для испрошения милосердия и милости его
королевского величества и Речи-Посполитой, назначили из своей среды послов, как к
его королевской милости, светлейшему сенату и всей Речи-Посполитой, так и к
ясновельможному г. великому коронному гетману краковскому каштеляну Станиславу
на Конецполе Еонецпольскому. Что зке касается Запорозкья, морских челнов и
обычной стражи, то мы обязываемся быть готовыми и идти в поход, как только
последует приказание яеновельмозкных господ гетманов коронных и коммиссаров,
назначенных для сожжения челнов и изведения из Запорожья черни, какая там
окажется сверх числа, назначенного для таможней стразки. Касательно наших
реестров, приведенных в беспорядок настоящим нашим поражением, мы
94
отдаемся на волю н милосердие его величества и всей Речи-Посполитой, а также
коронных гетманов, оставаясь в том числе, в каком оставили нас гг. коммиссары, и в
таком порядке, какого потребует милосердие его величества, и пребывая на вечные
времена в верности, службе и подданстве Речи-Посиолитой, в чем, подняв руки к небу,
присягаем, для вечной и нескончаемой памяти о каре, постигшей нас за наши
преступления и о милосердии, над нами показанном, дабы на будущие времена
подобных бунтов не было, даем настоящее писание и кровавое обязательство за
войсковою печатью и за подписом войскового писаря. Это обязательство должно всегда
находиться при войсковых реестрах, дабы мы всегда помнили и о каре над нами, и о
милосердии его королевского величества и всей Речи-Посполитой. Писано в полной
раде под Боровицею накануне Рождества Христова лета Господня 1637 г. Богдан
Хмельницкий именем всего войска его королевской милости собственноручно с
приложением печати».
Это обязательство, написанное и, вероятно, сочиненное во свидетельство на
будущие времена, как в этом писании говорится, человеком, который, через
одиннадцать лет после того, на челе Козаков и русского народа нанес жесточайший
удар шляхетской Речи-Посполитой, действительно может оставаться на грядущие
времена свидетельством
постановления, законоположения, когда они составляются в разрез со всемогущею
логикою событий и ходом разрешения исторических задач. По отобрании присяги от
Козаков польный гетман намеревался провести первые дни праздника на месте, но в
тот же день вечером дали ему знать, что к, реке Ирклею подходит шайка мятежников на
помощь Павлюку под предводительством Кизима. Потоцкий счел нужным
предупредить его: в первый день рождественского праздника он отправил за Днепр
отряд в шесть тысяч с своим племянником. Ему приказано было узнать, как велики
силы Кизима, и если можно будет, то и расправиться с ним. Но Кизим успел узнать о
печальной судьбе Павлюка и повернул к Лубнам.
Молодой Потоцкий выступил 25-го числа, с ним отправились и реестровые. Козаки,
как будто с ними ничего не бывало, выступали в праздничном виде— играли на
свистелках, били в бубны, подле их начальника Ильяша Караимовича несли бунчук под
белым знаменем с двумя хвостами на рогатине. За ним и за молодым Потоцким 26-го
числа и сам польный гетман стал переправляться на левый берег Днепра. Реестровые,
отправившись быстро вперед, неожиданно для Потоцкого, поймали Кизима и привезли
его, скованного, к гетману. Вероятно, он был схвачен хитростью или выдан своими.
В последних числах декабря (н. с.) польный гетман с войском стоял у Переяславля.
Ильяш советовал идти на поднепровские слободы и разорить эти гнезда мятежа, но
Потоцкий отложил такое предприятие под тем предлогом, что прежде надобно было
испросить королевского разрешения на разорение целого края; притом же тогда
продолжалось, как до него доходили слухи, возмущение в верхних краях левобережной
Украины. Он отправился в свое староство Нежин. «По дороге,—писал он,—мои глаза
увидали ужасные следы грабежей и убийств; хлопство недавно лило кровь шляхетскую
и священническую: теперь испуганные поселяне, застигнутые приходом польскихъ
95
войск, выдавали мятежников, а вместе с ними возвращали святыни ограбленных
костелов и драгоценности, набранные в домах убитых шляхтичей». Когда уже Кизим
попался в плен, его сын, не зная об отцовской судьбе, с толпою хлопов ворвался в
Дубны, перерезал шляхетскую челядь князя Вишневецкого, сжег бернардинский
монастырь, изрубил монахов и разбросал собакам тела их. Но недолго тешился